Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг

расстрельную команду численностью от 15 до 25 человек, в основном добровольцев из концертной бригады. В батальоне их обеспечили оружием. Евреев заставили раздеться – мужчин полностью, женщин до нижнего белья. Они складывали свою обувь и одежду в кучу, после чего их группами отводили на место казни, находившееся примерно в 50 метрах. Там они ложились на землю лицом вниз, и полицейские, как обычно, стреляли в них, используя для прицеливания штыки. Бухман вместе с несколькими офицерами СС стоял поблизости{326}.

Когда нестроевые военнослужащие батальона добрались до поляны, расстрелы были в самом разгаре. Подойдя к ним, Бухман сообщил, что им нужно сформировать расстрельную команду для казни евреев, которых они привели. Один завхоз, заведовавший выдачей обмундирования, попросил освободить его от участия, «потому что среди приведенных нами евреев были дети, а на тот момент я сам был отцом с тремя детьми. Я сказал лейтенанту что-то вроде того, что я не в состоянии стрелять, и спросил, нет ли у него для меня другого задания». Тут же с подобной просьбой обратилось еще несколько человек{327}.

Итак, Бухман оказался в том же положении, что и Трапп в Юзефуве, и отреагировал, по сути, так же. Получив от вышестоящих офицеров СС из полиции безопасности прямой приказ о проведении массового расстрела евреев имеющимися в его распоряжении силами полиции порядка, он подчинился. Но, столкнувшись с тем, что подчиненные прямо попросили дать им другое задание, о чем он и сам просил в Юзефуве, Бухман согласился и отпустил четверых. Пока шли расстрелы, он предпочел удалиться. В компании старшего представителя нестроевого контингента – человека, которого он хорошо знал и просьбу которого об исключении из расстрельной команды только что удовлетворил, – Бухман отошел далеко от места казни.

Через какое-то время штабные связисты и водители получили приказ об участии в еще одном расстреле евреев, собранных полицией безопасности в Лукуве. На этот раз Бухман не присутствовал{328}. Его неоднократные ходатайства о переводе в Гамбург наконец-то удовлетворили. По возвращении он вначале был назначен на должность офицера противовоздушной обороны. С января по август 1943 года Бухман служил адъютантом полицай-президента в Гамбурге. Затем ему позволили вернуться к делам своей лесозаготовительной фирмы, и в последние годы войны он побывал в командировках во Франции, Австрии и Чехословакии. Перед самым увольнением из полиции порядка он получил звание обер-лейтенанта запаса{329}. Очевидно, что Трапп не только уберег Бухмана от участия в карательных акциях в Польше (за исключением лукувского расстрела), но и позаботился о том, чтобы в его личном деле имелась весьма положительная характеристика, которая никоим образом не могла помешать его карьере.

Глава 13

Странная болезнь капитана Хоффмана

До осени 1942 года 3-я рота 101-го резервного полицейского батальона, которой командовал капитан и гауптштурмфюрер СС Вольфганг Хоффман, наслаждалась беззаботным существованием. Убийства, постепенно становившиеся основной работой прочих соединений батальона, по большей части миновали 3-ю роту стороной. В Юзефуве два взвода роты с самого начала были выставлены во внешнее оцепление, и ни один из бойцов не был направлен в расстрельные команды, действовавшие в лесу. Когда батальон перевели на север округа Люблин, 2-й и 3-й взводы 3-й роты были размещены в Пулавском районе. 3-й взвод под командованием самого Хоффмана разместился непосредственно в Пулавах, а 2-й взвод лейтенанта Хоппнера встал неподалеку – сначала в Куруве, а затем в Вандолине. Основную массу живших в Пулавском районе евреев отправили в Собибор еще в мае 1942 года – это были первые евреи, убитые в том лагере, – а остатки еврейского населения оказались сосредоточены в «сборном гетто» в селе Коньсковоля, расположенном примерно в 6 километрах к востоку от Пулав. Таким образом, в депортациях августа и расстрелах конца сентября был задействован только 1-й взвод лейтенанта Петерса, который дислоцировался в соседнем Радзыньском районе. Польское движение Сопротивления поначалу также не тревожило покой 3-й роты в Пулавах. Позднее Хоффман докладывал, что район был «относительно спокойным» и что до октября не было зафиксировано ни одного столкновения с «вооруженными бандитами»{330}.

Однако в начале октября счастливая пора для 3-й роты закончилась. Гетто Коньсковоли, где содержалось от 1500 до 2000 евреев{331}, попало в программу зачисток, как и гетто соседнего Радзыня. Северная часть округа Люблин должна была стать judenfrei. Для выполнения этой задачи были собраны значительные силы: все три взвода 3-й роты, включая взвод Петерса из Чемерников, местное отделение жандармерии из 12 человек под командованием обер-лейтенанта Яммера* (чьей основной задачей было контролировать работу местной польской полиции), моторизированная рота жандармерии под командованием обер-лейтенанта Мессмана*, а также около сотни «хиви» с тремя эсэсовцами из Люблина{332}. 3-я рота была собрана в Пулавах, где Хоффман по бумажке зачитал перед строем поставленную задачу. Гетто предстояло прочесать, а всех евреев доставить на рыночную площадь. Тех, кто не мог самостоятельно передвигаться, – старых, слабых и больных, а также всех малолетних детей – нужно было расстреливать на месте. Эта процедура уже давно стала стандартной, добавил он{333}.

Полицейские выехали в Коньсковолю. Хоффман, будучи старшим по званию офицером полиции, посоветовался с Яммером и Мессманом и распределил назначения. Вопреки обычной практике, «хиви» с несколькими полицейскими были выставлены в оцепление. Поисковые команды, первыми вступившие в гетто, состояли из бойцов 3-й роты и моторизированной жандармерии Мессмана. Каждой команде определили свой участок домов{334}.

Незадолго до этого в гетто разразилась эпидемией дизентерии, и многие из его обитателей были не в силах дойти до рынка или даже просто встать с постели. Поэтому во время первого прочесывания отовсюду слышалась стрельба. Один из полицейских вспоминал: «Я лично застрелил шестерых стариков прямо в их домах; они были прикованы к постелям и сами попросили меня об этом»{335}. После того как первый этап облавы завершился, а большая часть евреев была собрана на рыночной площади, на обыск гетто отправили тех, кто стоял в оцеплении. Они уже слышали звуки частой стрельбы; теперь же, обыскивая дома, они то и дело натыкались на лежащие повсюду трупы{336}.

Многим участникам особенно запомнилось здание, служившее в гетто больницей. По сути, это была одна большая комната с тремя или четырьмя ярусами кроватей. Запах в ней стоял ужасный. Группе из пяти или шести полицейских поручили зайти в эту комнату и ликвидировать находившихся там пациентов – от 40 до 50 человек, большинство из которых страдали от дизентерии. «Так или иначе, почти все они были крайне истощены и давно не ели досыта. Можно сказать, что это