Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

– Ваш билет недействителен.

Я разъяснил ему, в чем дело. Но он настаивал на своем, и не потому, что в дилижансе не было места, а совсем по другой причине. Пассажиров надо было разместить внутри дилижанса, но так как я был для них кули, да к тому же еще, как видно, не здешний, то проводник, как называли белого, распоряжавшегося дилижансом, решил, что меня не следует сажать с белыми пассажирами. В дилижансе было еще два сиденья по обе стороны от козел. Проводник обыкновенно занимал одно из наружных мест. На этот раз он сел внутри дилижанса, а меня посадил на свое место. Я понимал, что это полнейший произвол и издевательство, но счел лучшим для себя промолчать. Я не смог бы добиться, чтобы меня пустили в дилижанс, а если бы я стал протестовать, дилижанс ушел бы без меня. Я потерял бы еще день, и одному Небу известно, не повторилась ли бы эта история и на следующий день. Поэтому, как ни кипело у меня все внутри от раздражения, я благоразумно уселся рядом с кучером.

Приблизительно в три часа дня дилижанс приехал в Пардекоф. Теперь проводнику захотелось сесть на мое место. Он хотел курить, а может быть, просто подышать свежим воздухом. Взяв у кучера кусок грязной мешковины, он разостлал его на подножке и, обращаясь ко мне, сказал:

– Сами, садись сюда, я хочу сесть рядом с кучером.

Такого оскорбления я не мог снести. Дрожа от негодования и страха, я сказал ему:

– Вы посадили меня здесь, хотя обязаны были поместить внутри дилижанса. Я стерпел это оскорбление. Теперь, когда вам хочется курить, вы заставляете меня сидеть у ваших ног. Этого я не сделаю, но готов перейти в дилижанс.

Пока я с трудом выговаривал эти слова, этот мужчина набросился на меня и надавал хороших пощечин, затем схватил за руку и пытался стащить вниз. Я ухватился за медные поручни козел и решил не выпускать их, хотя бы мне переломали руки. Пассажиры были свидетелями этой сцены, они видели, как этот человек бранил и бил меня, в то время как я не произносил ни слова. Он был гораздо сильнее меня. Некоторым пассажирам стало жаль меня, и они увещевали проводника:

– Да оставьте его. Не бейте его. Он ни в чем не виноват. Он прав. Если ему нельзя сидеть там, пустите его к нам в дилижанс.

– Не беспокойтесь! – крикнул мужчина, но, по-видимому, несколько струхнул и перестал бить.

Он выпустил меня и, продолжая браниться, приказал слуге-готтентоту, сидевшему по другую сторону от кучера, пересесть на подножку, а сам занял его место.

Пассажиры заняли свои места; раздался свисток, и дилижанс загромыхал по дороге. Сердце мое сильно билось. Я уже сомневался, что доберусь живым до места назначения. Человек все время злобно поглядывал на меня и ворчал:

– Берегись, дай только добраться до Стандертона, там я тебе покажу!

Я не произносил ни слова и молил Бога о помощи.

Когда уже стемнело, мы приехали в Стандертон, и я облегченно вздохнул, увидев индийские лица. Как только я сошел вниз, мои новые друзья сказали:

– Мы получили телеграмму от Дады Абдуллы и пришли, чтобы отвести вас в лавку Исы-шета.

Я очень обрадовался. Мы пошли в лавку шета Исы Гаджи Сумара. Шет и его клерки окружили меня. Я рассказал обо всем, что со мной случилось. Горько было слушать это, и они старались утешить меня рассказами о такого же рода неприятностях, которые приходилось переживать им.

Мне хотелось поставить в известность обо всем происшедшем агента компании дилижансов. Поэтому я написал ему письмо с изложением всех подробностей и обратил его внимание на угрозы его подчиненного в мой адрес. Я просил также гарантировать, чтобы меня поместили вместе с другими пассажирами в дилижансе завтра утром, когда мы вновь отправимся в путь. На это агент ответил мне:

– Из Стандертона пойдет дилижанс большего размера, его сопровождают другие лица. Человека, на которого вы жаловались, завтра здесь не будет, и вы сядете вместе с другими пассажирами.

Это несколько успокоило меня. Я, конечно, не собирался возбуждать дело против человека, который нанес мне оскорбление действием, так что инцидент можно было считать исчерпанным.

Утром служащий Исы-шета проводил меня к дилижансу. Я получил хорошее место и в тот же вечер благополучно прибыл в Йоханнесбург.

Стандертон – небольшая деревушка, а Йоханнесбург – крупный город. Абдулла Шет телеграфировал уже туда и сообщил мне адрес тамошней фирмы Мухаммада Касама Камруддина. Служащий этой фирмы должен был встретить меня на станции, но я его не увидел, а он меня тоже не опознал. Поэтому я решил направиться в отель. Я знал названия нескольких отелей. Взяв извозчика, я велел везти себя в Большую национальную гостиницу. Там я прошел к управляющему и попросил комнату. Он с минуту разглядывал меня, потом вежливо ответил:

– Очень жаль, но у нас нет свободных номеров, – и откланялся.

Тогда я поехал в магазин Мухаммада Касама Камруддина. Шет Абдул Гани уже ждал меня здесь и сердечно приветствовал.

Он от души смеялся над моим приключением в гостинице.

– Неужели вы думали, что вас пустят в гостиницу?

– А почему бы нет? – спросил я.

– Это вы поймете, когда побудете здесь несколько дней, – сказал он. – Только мы можем жить в такой стране, потому что, стремясь заработать деньги, не обращаем внимания на оскорбления. Деньги – вот что нам нужно.

Затем он рассказал о лишениях индийцев в Южной Африке. (О шете Абдулле Гани мы еще узнаем многое.) Он сказал:

– Эта страна не для таких, как вы. Вот, например, завтра вам надо будет поехать в Преторию. Вам придется ехать третьим классом. В Трансваале наше положение еще хуже, чем в Натале. Здесь индийцам никогда не дают билетов первого и второго класса.

– Вы, наверное, не добивались этого упорно?

– Мы посылали депутации, но, признаюсь, обычно наши люди не желают ехать первым или вторым классом.

Я попросил достать мне железнодорожные правила и прочел их. Они были запутанны. Старое трансваальское законодательство не отличалось точностью формулировок, а железнодорожные правила тем более. Я сказал шету:

– Я хочу ехать первым классом, а если это невозможно, то предпочту нанять экипаж до Претории, ведь до нее тридцать семь миль.

Шет Абдул Гани заметил, что это потребует больше времени и денег, но одобрил мое намерение ехать первым классом. Я послал записку начальнику станции, в которой указал, что я адвокат и всегда езжу первым классом. Кроме того,