Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

от ужасных вопросов: «Если бы мы были лучше, могли бы мы спастись и остаться невредимыми? Если бы мы принесли правильные жертвы, мог бы ужасный дух карающего Бога пройти мимо нас?» Это действительно открытые вопросы. Какой же ответ дает на них Библия – по частям, постепенно? Все в ваших руках – с Богом в роли наставника. Это невыносимое, хотя и благородное бремя; это несомненный вызов – возможно, максимальный; и, может быть, это – тайна жизни и даже возвращения в Рай.

Каин, Авель и жертва

Идентичность жертвы и труда

Как только свершается грехопадение Адама и Евы и в мир входит тяжелый труд, возникает вопрос жертвы – и по логике вещей, как некая данность, принимается тесная связь или даже тождество жертвы и труда. Мы уже говорили о том, что труд стал необходимым из-за самонадеянности матери и отца человечества, жестоко соблазненных льстивыми речами змея. Мужчина и женщина, не желающие хождения с Богом, обречены на труд, и часто мучительный. Почему? Отчасти по философским, духовным или религиозным причинам, поскольку тем, кто отвергает путь Логоса, спирально восходящий к небесам, приходится вступать в ожесточенную борьбу с непримиримой судьбой. Если бы ваши стремления были истинны, разве росли бы на вашем пути «терния и волчцы»? (Быт 3:18). Шли бы вы все время «против рожна»? (Деян 9:5). Или же царский путь сам бы предстал перед вами в виде дверей, которые отворились бы при первом вашем стуке или просьбе, позволив просящему получить, а ищущему найти? (Мф 7:7–8). Разве тогда все, что так легко становится рутиной, отбирающей силы, не превратилось бы в игру, по-детски простую и невинную?

Ключ к пониманию истории Каина и Авеля, первых истинных людей (поскольку они рождены, как все люди, в то время как их родители, Адам и Ева, сотворены Богом) – это признание того, что перед нами история о труде, уникальной человеческой деятельности. Конечно, и пчелы делают мед, а бобры строят плотины, однако ни то ни другое не равноценно множеству разнообразных форм труда, в которые вовлекаются люди. Очень немногие из этих форм можно свести к сравнительно простым инстинктивным моделям, управляющим другими существами. В истории братьев-антагонистов изображены две в корне противоположных модели жертвоприношения, характерные для человеческой души. Где же в ней появляется труд как таковой? У Каина и Авеля свои занятия: первый – земледелец, второй – пастух, хранитель стад. Впрочем, более тонко представлено отношение между трудом и жертвой – отношение, сокровенную сущность которого правильно будет воспринимать как разделенную идентичность. Стоит это понять, и акцент, сделанный в Библии на жертве как отличительной черте отношений между человеком и Богом (и наоборот), становится ясным и обретает непосредственное практическое значение – а также его можно опознать как самую сокровенную и необходимую из истин.

Во-первых, проясним слова об идентичности и спросим: «Что значит труд?» Если я делаю то, что необходимо, а не то, что доставляет мне сиюминутное удовольствие, то я тружусь. Но о какой необходимости мы говорим – и с чем мы ее сравниваем? Труд – это подчинение прихотей или, точнее, их интеграция с другими потребностями и желаниями в полноценное явление высшего порядка. Иными словами, это откладывание удовольствия и жертва, принесенная во имя служения другим; это вложение, сделанное для того, чтобы максимально увериться в благотворности будущего, заплатив за нее сейчас; и это вклад в благосостояние других, ради которых в настоящий момент отдается нечто ценное – время, силы, внимание. В труде мы заменяем то, чем желали бы заниматься, – то, что в ином случае увлекло бы нас, завладев непосредственным вниманием, – неким требованием, более обдуманным, рассчитанным на долгий срок и вызванным, с учетом всех обстоятельств, трансцендентной, но жестокой необходимостью. В любом случае эта уступка или жертва часто воспринимается, что совершенно справедливо, как имплицитное или эксплицитное обязательство, выраженное в соглашении, договоре или завете и призванное удовлетворить потребности или исполнить желания других (семьи, друзей, коллег или партнеров, а также – и это нужно понять, хотя сделать это непросто, – вашего будущего «я»).

Возможно, из всех моделей поведения сложнее всего установить в виде закона именно такую, которая предполагает добровольное подчинение настоящего, во-первых, не себе самому, а кому-то другому, а во-вторых – будущему, особенно если учесть, что это стремление конфликтует с влиятельными силами – эмоциями, влечениями, позывами утолить голод и жажду, – которые пытаются нами овладеть и требуют немедленного удовлетворения. Лишь людям удалось понять, как подчинить «сейчас» грядущему, причем в плановом порядке, встроенном в способ бытия, – и, несомненно, лишь мы сумели выяснить, как превратить в ритуал, умозрительно представить и затем семантически сформулировать эту модель подчинения, труда и жертвы. Конечно же, нам пришлось на горьком опыте постичь то, как именно нужно жертвовать и как репрезентировать модель приношения даров. Нам пришлось научиться трудиться. Есть ли иная, более великая цель для наших больших мозгов, отличающих наш вид и требующих столь долгой социализации для своего развития, чем превзойти инстинкты и направить их на решение проблем, связанных с другими и будущим? Возможно, в процессе взросления мы развили способность представлять в своих действиях то, что мы узнали о труде – о жертвоприношении – чтобы понять его более отчетливо и ясно, исполнять его со всей серьезностью и передавать свое понимание в виде историй, которые мы рассказываем себе самим, друг другу и нашим детям.

Мы сочинили драматичные истории о наших жертвенных усилиях, изложили их, а затем попытались провести их анализ и сделать их абстрактные, «дистиллированные» репрезентации еще более эксплицитными, постижимыми и памятными. В то же время мы поняли, как приносить психологические жертвы, заменив или дополнив ими вещественные дары, отдаваемые в храмы и возлагаемые на алтари. Мы научились опознавать устаревшие или ущербные идеи и позволять им сгореть без остатка, чтобы на их месте взошло нечто новое, – независимо от того, насколько сильно мы их когда-то любили, и даже в том случае, если эта любовь не прошла. Как мы уже отмечали, нет почти или совсем никакой разницы между подобной психологической жертвой и тем, что мы сейчас, в значительной степени бесстрастно, считаем «критическим мышлением». Сложность этого не следует недооценивать: путь от непосредственности животного бытия к миру, где имели значение будущее и социум, был долгим и утомительным в каждом мгновении. Постепенное осознание того, что нам удалось совершить, стало очередным поразительным достижением и заставило задуматься: кто мы на самом деле и следует ли нам трудиться для кого-то? Приносить