Уральский следопыт, 1935-09 - Журнал «Уральский следопыт»

мышлению, обладал силой воображения и имел дисциплинированную волю. По тому, как умно он расставлял фигуры и делал ходы, как знал до мельчайшей подробности условия тундры и тайги, я понял, что он хорошо ориентировался и изучил „шахматное поле” далекого Севера. Но откуда эта высокая культура свободной игры у Ичалова?

Я припомнил историю развития шахматной игры. Она возникла задолго дохристианской эры в Индии. В Европу шахматы были занесены арабами в эпоху их завоеваний. В Россию шахматы про* никли с Востока.

За время истории развития шахмат правила игры подверглись значительным изменениям, точно так же, как изменились и отдельные фигуры.

У меня закралась мысль, не явпяется ли игра Ичалова отзвуком старой шахматной игры, распространенной среди племен Востока, которые раньше не знали ни королей, ни королев, ни офицеров, ни тур.

Я задал несколько наводящих вопросов Ичалову о происхождении этой интересной звериной игры.

Ичалов в ответ рассказал интересный случай из своей жизни. Оказалось, что этот удивительный человек прошел тысячи километров по безлюдным снежным просторам тундры вожаком-следопытом красноармейского отряда, боровшегося с белыми бандами в условиях дикого севера. Но вспомнив, что Ичалов ничего еще не сказал мн@ о секрете своей игры, я задал ему вопрос:

– Как же с игрой?

– Айя, цего не понимать! – сердито воскликнул Ичалов, – красноармейца меня учил!…

В дни больших остановок, когда отряд отдыхал после операций или спасаясь в палатках от затяжных пург, красноармейцы научили Ичалова играть в шашки. Но эта игра не понравилась ему, он не понимал ее. Ему хотелось настоящей игры в обстановке тундры, тайги и сопок, игры сложной, хитрой и серьезной. Тогда они вместе с другим охотником-шорцем изобрели сложную свою игру со зверями.

– Жверь хитрый, много ходи, много думай? мало попадай, – сказал Ичалов, завертывая в кожу фигуры зверей и засовывая их в нагрудник.

По очерку П. Калинченко из жури. „Наши достижения", 1935 г.

Погоня за „вором”

Июнь 1774 года. Предгория Урала. Дорога все еще тянулась лесом. Но вот к полудню распахнулись широкие степи с ковылем. Вдруг все увидали: верстах в пяти, на открытом месте, темнеет огромная толпа.

– Деколоиг! – от радости подскочив в седле закричал подполковник Михельсон. – Ребята! Корпус генерал-поручика Деколонга!…

– У рра!… – заорали солдаты.

Михельсон перекрестился. На глазах навернулись слезы. Наконец-то истомленный отряд его усилится свежими войсками: ведь люди Михель-сона сорок дней преследуют врага без отдыха, у многих опухли, стерлись ноги, иные на ходу валятся от слабости.

Подзорная труба в его руках плясала, – Тревогу! – приказад он, живо слез с коня, и, пристроив трубу на треноге, жадным глазом стал прощупывать толпу.

– Не вор ли это, вашскородие? – несмело заметил бородатый казак. – Сдается, это злодейское войско.

– Какой, к чортовой матери, вор! – И Михельсон, чтоб лучше видеть, сдвинул шляпу на затылок. – Пугач под Троицкой крепостью разбит и бежал… Ему в месяц не оправиться… А тут тыщи две-три… Хорунжий Попов… Бросьте полсотни в разведку…

Казачий разъезд на рысях двинулся вперед. Михельсон на всякий случай построил войско к бою.

Вдруг, к немалому изумлению всего отряда, из толпы вырвалась сотня всадников и поскакала навстречу казацкому разъезду. А вся толпа с двумя развернутыми знаменами двинулась в боевом порядке на отряд Михельсона, стараясь обогнуть его левый фланг.

– Ребята! Пугачев! – громко кричал Михельсон, проносясь на коне перед своими войсками. – Не трусь, молодцы! Подтянись! Жарко будет!

Он быстро перестроил отряд лицом к врагу ввел вдело артиллерию. Дружно загремели пушки. Ог пугачевцев тоже раздался единственный орудийный выстрел.

– Очень хорошо, – сказал Михельсон адъютанту: – либо у злодея пушек мало, либо в порохе нехватка. Но как он мог столь быстро скопить сил-*?!.

У Михельсона 700 человек регулярных войск» небольшую часть он отделил для прикрытия обоза больных и раненых.

Пушки гремели и гремели. Густая толпа пугачевцев, поражаемая картечью, ядрами, наполовину спешилась в версте от врага и, невзирая на сильный урон, бросилась к орудиям, ударила в копья# Все заволокло дымом, завоняло тухлыми яйцами

В этот миг чернобородый Емельян Иваныч Пугачев, в обычном сером казацком кафтане, на черном диком скакуне несся с конницей на левый фланг врага, тенористо кричал, размахивая саблей:

– Де-е-е-тушки!… С нами бог… Кроши!…

Его конница живо смяла, опрокинула команду мещеряков. Те, как цыплята от стаи ястреба, с писком бежали и замертво падали.

– Пушки, пушки забирай, атаманы! Артиллерию! Кроши! – кричал Пугачев, подбадривая своих.

Но большинство башкирцев, заводских крестьян и мужиков, видя как дрогнул и бежит левый фланг врага, уже считали себя победителями. С воинственным воплем они бросились врассыпную на обоз – грабить. Ни злобный окрик Пугачева, ни очаянные попытки атамана Перфильева, полковника Белобородова, старшин и яицких казаков-пугачевцев задержать их, сгрудить в один кулак, не помог* ли: новые толпы народной армии еще плохо подчинялись дисциплине.

Опытный Михельсон,стоявший в стороне с эскадроном изюмских гусар, сразу оценил опасное положение врага и молниеносно воспользовался этим. Встав во главе эскадрона, он приказал всей кавалерии быстро ударить на пугачевцев с разных пунктов,

– Изюмцы! – скомандовал он своему эскадрону, высоко подымая блеснувшую на солнце саблю. – Помни присягу, изюмцы!… Рази врага, лови злодея Емельку и – по домам,… Кто жившем словит вора?

– А где он? – неслось по рядам. – Его и не знать. Они все на одну рожу…

– За мною, изюмцы!… С нами бог… Эскадрон гусар ринулся сквозь сизый дым,

сквозь крики, стоны, рев – прямо на отряд яицких казаков, окружавших Пугачева.

Взбешенные лошади сшиблись грудь с грудью. Ржанье, треск, блеск сабель, кровавая работа пик. Сеча была коротка, но упорна. Казаки-пугачевцы дрогнули и, окружив своего вождя, с гиком помчались в степь.

Воздух в степи чист, ковыль-трава мягка. По всему простору, пригнувшись к шее лошадей, летят, как птицы, всадники.

– Держи, держи!… Вон он скачет! От своих отбился…

– Пугачев!… Пугачев!… – орали изюмцы, настегивая своих изнуренных лошадей.

Впереди них, не вмах, а только шибкой рысью бежал рослый черный жеребец, унося на себе широкоплечего мужицкого царя, золотую десятитысячную приманку.

– Лови!… Чего ж отстали? – Пугачев осадил жеребца, круто повернулся взмокшим лицом к погоне. Под обычным казацким его кафтаном голубела генеральская через плечо лента со звездой. – Эх, детушки! Видать, Михе‹"Ьсон плохо кор«мит и вас и клячонок ваших. А ну!… – и всадник под самым носом изюмских гусар, как ветерз умчался вдаль.

Погоня злилась, кони в мыле, выбиваются из сил. Молоденький, щуплый, похожий на девушку прапорщик Игорь Щербачев, позабыв