Когда солнце погасло - Янь Лянькэ

на старенького, восьмидесятилетнего дедушку. Его короткие седые волосы качнулись под электрическим светом. И козлиная бородка качнулась под электрическим светом. Дряблая обвисшая кожа на щеках подобралась, дрогнула и снова подобралась. Он будто хотел что сказать. Будто правда хотел отхлестать моего отца по роже. Но что ни говори, а пятый дедушка был старик, разменявший девятый десяток. Что ни говори, а крепко поколотить, крепко обругать моего отца он уже не мог. Уголки его рта дернулись вместе со щеками. Дернулись, он оглянулся, посмотрел во двор. И лицо его покрылось испуганной краснотой.

— Тяньбао, живо вставайте.

Не дай бог кто из моих сыновей узнает. Не дай бог Дашунь узнает.

Мой отец заглянул пятому дедушке за спину и правда поднялся на ноги. Отец поднялся на ноги, и я поднялся следом. Пятый дедушка поднял нас на ноги, мы заглянули ему за плечо, обвели глазами двор.

— Отец, кто пришел.

Ночь в самом деле принесла из дома голос Да-шуня, сына пятого дедушки. И отнесла обратно ответ:

— Никто. Пришли предупредить, что в городе воры.

Снова повисла тишина. Тишина, посреди которой пятый дедушка быстро теснил нас со двора. Отец опустился на колени и отбил пятому дедушке еще один заполошный земной поклон. Заполошно вскочил на ноги и вывел меня за ворота. Вывел за ворота, остановился на краю дороги, и пятый дедушка замахал руками, чтобы отец больше не вспоминал о прошлом, больше не вспоминал.

— Не будем прошлое ворошить, тем более Нянь-нянь принес нам сегодня бодрящей заварки.

И пятый дедушка быстро затворил ворота. И закрылся от прошлого, оставил его у отца за спиной.

Я стоял подле отца на краю дороги. Увидел, что вместо вдоха отец сделал длинный выдох. Длинный, как веревка для обвязки снопов. Длинный, как широкая и легкая дорога. Веревка развязалась, и колосья рассыпались. Дорога раздвинулась, и человеку полегчало. И отцу полегчало. И мутную сно-бродную серость на его лице смочило румянцем.

— Идем. К следующему дому. Ничего тут нет такого страшного, если подумать. Обойдем еще несколько домов, и отец твой избавится от бремени. И мы с твоей матерью заживем спокойно.

Рука, которой отец держал мою руку, была мокрой от пота.

И в середине моей ладони тоже собралась целая лужица пота. И когда он отпустил мою руку, чтобы вытереть мокрую ладонь о столб, тыльную сторону ладони обдало прохладой. Я разжал стиснутые неизвестно когда кулаки, и ладонные ямки тоже залило прохладой.

От прохлады на сердце правда полегчало. Будто и нет никакого снобродства. Почти будто и нет никакого снобродства. И отец думал ясно. Говорил ясно. Я видел деревянный и кирпичный оттенок на его лице, но пятый дедушка не заметил, что отец снобродит, хотя сам не спал. Отец в полусне отбивал людям земные поклоны и просил прощения. Каялся. Так он и каялся, так и просил у людей прощения. Так все и было, честное слово. Ходил по домам, как пьяный. Пьяный говорит одно, другое, пятое и десятое, а как протрезвеет, все забывает и уже не говорит. Отец едва заметно покачивался на ходу, а так никто бы не сказал, что он спит. И соображает только наполовину.

И мы пошли дальше. Пошли к бедному дому дядюшки Лю. На улице все время казалось, что где-то прячется шум, способный потрясти небо и землю. Но стоило прислушаться, и все звуки стихали. Луна оставалась мутной и тусклой. Не то застыла над головой, не то шагает по небу. И облака оставались прежними — там наползают друг на друга, тут зияют прорехами. Тонкие, клочковатые, из-за них городские улицы и переулки душило тревожной дымкой. Который шел час. Не разобрать, который шел час и которая минута. И я поспешил за отцом. Пустую чашку оставил на камне у ворот пятого дедушки. Чтобы забрать ее и отнести домой, когда пойдем назад.

Следующий дом. Стучим в ворота.

Стучим в ворота, зовем хозяев.

Если нам открывает хозяин или кто из старших, отец падает на колени. Бухается на колени.

— Бей меня. Бей. Плюй мне в лицо. Плюй в лицо. И вдруг говорит, что это он в свое время донес в крематорий на их покойника и заработал четыреста юаней. И человек цепенеет. Немеет. Не знает, что и сказать. В конце концов, дело было полтора десятка лет назад. В конце концов, обязательную кремацию придумал не кто-нибудь, а государство.

В конце концов, мы с отцом не просто признали вину, а еще и на колени упали. Что теперь сделаешь.

Вот хозяин постоит немного с открытым ртом. Подумает.

— Тяньбао, так это правда ты.

Отец кивнет, не вставая с колен. Человек позлобится немного и прощает. Милует. Роняет несколько фраз, не холодных и не горячих, горячих и холодных одновременно.

— Никогда бы на тебя не подумал. От земли не видать, а таких дел натворил. Еще говорят, хозяева погребального мира с директором крематория разного поля ягоды. И венки продают недорого. На покойниках не наживаются. Никогда бы на тебя не подумал. Вставайте, верно говорят, не суди людей по наружности. Вставайте, верно говорят, повинную голову не рубят. Вставайте, ночь на дворе, ступайте домой спать. И жена твоя давеча отправила к нам Няньняня с чашкой бодрящего чая от дремы и снобродства.

И мы с отцом вставали.

Шли к следующему дому.

А потом к следующему дому.

Хозяина того дома звали Гу Хунбао. Гу Хунбао был немного старше моего отца. Немного выше моего отца. И чашку, которую я оставил у ворот пятого дедушки, мать велела отнести Гу Хунбао. Надо было отнести. Передать Гу Хунбао знак ее доброго участия. Но я не успел. И поставил чашку на перекрестке, у ворот пятого дедушки. И потому все повернулось иначе. Все будто в шутку сделалось серьезно. Серьезнее, чем думал отец. Серьезнее, чем я себе напредставлял. Мы постучали в ворота. Вошли во двор. Увидели посреди двора Гу Хунбао и бухнулись на колени.

— Вы чего, вы чего, Ли Тяньбао, вы чего творите.

Лампы у него во дворе горели ярче яркого. Не знаю, как у Гу Хунбао появились деньги. А только ни с того ни с сего взяли и появились. Появились деньги, чтобы пить и до посинения играть в карты. Чтобы построить трехэтажный дом, облицованный белой керамической плиткой. И дела Гу Хунбао шли лучше некуда, Гу Хунбао катался в своих делах точно сыр в масле. И в ярком масляном свете фонарей было видно, что двери его дома железные и красные с золотыми и серебряными узорами. А