Тайное местечко - Виктория Викторовна Балашова

— Думаю, известно. — кивнул сам себе Остап, и продолжил — Но, думаю, не знаете вы того, куда он тогда делся. А он, по его словам, долго плутал, как я знаю, но всё же нашёл выход с тех дорожек в Мир. Сначала думал, что обратно попал, но быстро сообразил, что Мир, хоть и похожий, да другой. Там были те же звёзды, их он узнал, но была одна Луна. И местность была ему совсем не знакома. Дальше подробно не знаю, потому, что мало досталось мне информации о нём, ушёл он довольно таки давно. Я его лично не видал. Только от родных что узнал. Попал он в тот Мир почти тогда, как там началась страшная отечественная война с иноземным врагом. Воевали пять лет! Он пошёл на войну, хоть перед этим и успел завести семью, поставил свой дом. На войне он выжил, вернулся, хоть и был ранен, но семья зажила, как могли, передавая своим сыновьям знания о Роде и своём Мире. Но всю жизнь свою Аким искал возможности вернуться в свой Мир, но не находил путей — дорожек. Путей не было. А сыновья подрастали, и принимали его науку за сказки, всё меньше и меньше они верили ему и в его рассказы.

Какой-то звук прервал рассказ Остапа, он поднял глаза, в поисках его источника и нарвался на горящие глаза Лексы, а звук шёл от щёлкнувших костяшек пальцев.

— Как же он не смог воспитать чад своих в вере своей?

— Да просто всё, — пожал плечами на то Остап, — в нашем… кхм, том мире нет и не было магии.

— Чего?

— Ну, ворожбы, волшебства…

— Как это?

Опешил Лекса, и все чувства негодования разом с него слетели.

— Вот так, — обречённо пожал плечами Остап, ибо больше ничем двигать он не мог, — и Боги там другие. Точнее даже, мы их там не видели и не слышали. Не многие и верят в них. Да и разные народы почитают разных Богов. Нет единого, каждый доказывает свою веру истинной, а другие все — ложными.

На Лексу сейчас было больно смотреть, Остап даже проникся к нему жалостью, что ли. Тот растерял всё своё самообладание, оглядывался, словно опасался, что только за то, что он слушает такие речи, ему прилетит ему от Богов.

— Да как же можно жить так?

Прошептал он. Костяшки на его руках снова хрустнули в бессилии, а руки затряслись. Устои Мироздания были подорваны одними речами этого парня. А тот продолжал спокойно вещать и ничего с ним не случалось, он даже не волновался при этом. Сидел и рассказывал, словно азбуку читал перед учителем. Спокойно и с достоинством, только грусть была чуть слышна. Но явно не в тех словах она сокрыта, а просто жалел парень родича своего. И видел при том Лекса, что нет ни слова обмана или лжи в тех словах еретика этого. А ведь были те слова страшнее признания в убийстве жителя Мира Лексы, они грозили убить веру в нерушимость и всевластие Богов.

— Не знаю, я всегда так жил, мне другого и знать не дано было. Пока сюда не попал. Науку ту сыновья растеряли, не желая её знать, а прадед… За юродивого он в селе слыл.

И снова хруст суставов, и словно глухое утробное рычание послышалось Остапу. Но он продолжил, вздохнув:

— И к нам, потомкам его, отношение было такое же, как к родным недоумка. Только и держались спокойно, не требуя лечить больного, так как Аким воевал. Ветеран, значит, и уважение за то всё равно было. Но на нас-то оно не распространялось. Тяжело жить было. Молодое поколение уже и не помнишь за что считали Акима и родных его дурачками, но отношение оставалось. Жили тяжко, и переехать на другое место возможности не было. Тяжело люд в стране победительнице в страшной войне, похоронившей миллионы, но спасшей больше жизней, восстанавливался. Но, сдюжили и это. Так и жили. Живём. Живут.

И снова хруст. Но на сей раз Лекса подскочил со своего стула, а тот от такого движения отлетел к стене. Остап вздохнул:

— Я простой сын своего Мира! Воспитан в нашем обществе, не имеющем ни волшебства, ни сил особых, ни веры в Богов, или в партию, а только почитание Родины, патриотизм. Правда, и это заездили и извратили. Ну, да не о том речь. Я правнук Акима. И несколько лет назад нашёл недалеко от своего дома, в лесу, земляничную полянку. И заметил, что она какая-то необычная. Ягода там вкуснейшая, и собирал на ней столько, сколько тары приносил. Только никому не рассказывал, не показывал ту полянку. Словно, рот кто зашил! Так и стал я каждый год ходить туда собирать ягоды. А в этом году вдруг очутился в вашем… ну, теперь в нашем Мире. Бабушка Аглая рассказала нам… мне про Коны, про Род мой, и куда идти к своему Роду за знаниями. В дорогу снабдила книгой, читать то мы умеем, но буквица у нас иная совсем, в моём Мире. Лодку свою дала на время, мазью и травами одарила меня, для легкой дороги. Денег то у меня нет, другие они у … тут. Ну, вот и пришёл я …сюда… Простите, не знаю я ничего о волшебстве, силах и всяком таком, не знаю даже об устройстве общества. Неоткуда было взять знания! Да я и о Коне представление имею смутное. Но Трофима мы не трогали, ну не убивали мы его. Незачем нам!

— Олеся, она ведь тоже?

Остап вздохнул ещё более тяжко, но понял, что его слова мало что изменят, а пытаться обмануть будет только себе дороже. Да и мало уже что это может изменить. Тогда он просто кивнул обречённо, не сумев поднять головы, словно он предал этим признанием Олесю.

— Вы встретились здесь?

— Да, на одной полянке очутились. Хоть в разных областях жили дома. Ну, в сотнях километров. А здесь рядом. Бабушка Глаша сказала, что нас таких Сварог возвращает, собирает отовсюду.

— И много в ваших Родах еще родных?

Задал резонный вопрос Лекса, вот что значит — служилый человек!

— Прадед сказал, что я один только с кровью предка. Я его во сне видал, в сновидческом Мире, бабушка Глаша помогла в этом. Сказал, что в остальных кровь другая, сюда уже никто не годен. Да и Олеся одна такая в Роду осталась. Ей про то тоже её прабабушка во сне рассказала. Других не будет. Только мы… Такие счастливые, Богами