Отец жениха - Елена Сотникова

Я не знаю, с чего меня вдруг так накрыло. Видимо, неполноценный сон, переживания и стресс сделали свое дело и нервная система просто не выдержала. Дала сбой.

Но сбежать мне не позволяют. Стоит только в таком состоянии сделать шаг, как на моем пути горой встает Марк, резко дергает за руку. Я теряю равновесие, неуклюже утыкаясь носом в его рубашку. Знакомый запах парфюма забивается в ноздри, проникает в легкие, и я не выдерживаю. Срываю стоп-кран.

Слезы бурной рекой застилают глаза. Текут по щекам, оставляют мокрые пятна на дорогой ткани рубашки. Я уже не могу сдерживаться. Боль, горечь, обида выплескиваются из меня, как из разрушенной плотины. И несут, несут, несут. Я не реву, не всхлипываю, даже, кажется, не дышу. Просто стою, зажмурив глаза, и прижимаюсь щекой к крепкому мужскому плечу. И Марк стоит, обнимая меня. Молчит.

Истерика заканчивается так же резко, как и началась. Словно выдавили гнойный нарыв, который долго и сильно болел, и внутри вдруг стало легко и спокойно. Ушел дискомфорт, ушла обида. И в душе наступил полный штиль.

Я внезапно понимаю, что все это время мы стояли, прижавшись друг к другу. Слишком близко, слишком тесно, слишком интимно.

Что руки Марка держат меня в объятиях. Нежно, аккуратно, словно боясь навредить. А его пальцы мягко перебирают мои волосы. Он не шепчет успокаивающих слов, не утешает, просто терпеливо ждет, но мне так хорошо рядом с ним, словно я нашла родную гавань. Место, где меня поддержат, выслушают, подставят плечо.

Я знаю, что это просто иллюзия, плод моего воображения, но мне сейчас так хочется в это верить, что я сдаюсь. И пока не отпустило, на выдохе выкладываю все карты:

– У мамы рак. Ее оперировали, вроде бы все удалили, но недавнее обследование опять показало метастазы. Шанс есть, но требуется дорогое лечение. А еще она очень любит Тимура. Он для нее все. Она, наверное, меня так не любила, как его. Какой-то слепой безрассудной любовью. А у него, как выяснилось, семья на стороне. Сыну пять лет. И это его единственный ребенок. Мама не знает, да и я не знала. Он сам признался. Если он сейчас расскажет ей, если решит уйти к той женщине – это убьет ее. Она и раньше переживала, что не смогла ему родить общего ребенка, а теперь и вовсе замкнется. А еще Тимур грозился не дать денег на операцию маме. Затянуть процесс, время будет упущено и… – что «и», я не договариваю.

У меня просто не поворачивается язык. Я боюсь озвучивать такие вещи вслух.

– А теперь еще решил лишить ее своей доли, если дело дойдет до развода, – глухо подытоживает Марк.

– Да. Я поэтому сегодня испугалась, когда услышала от нее, что нужно подписать какие-то бумаги на отказ. Позвонила Руслану, попросила о помощи. Я не знала, к кому еще можно обратиться, да и не думала, что он решит передать мою просьбу вам. А мне мама попросту не верит.

Багиров размыкает объятия, тянется за салфетками и подает мне. Косметики на мне сейчас нет, слезы я все вытерла о его рубашку, но я все равно благодарно беру тонкую стопку.

– Я сейчас, – бросаю, когда понимаю, что мне все же нужно умыться.

С неохотой отступаю, лишаясь такого успокаивающего тепла его тела, и иду в туалет. В этот раз Марк не препятствует.

Открываю кран, набираю полные ладони прохладной воды, окунаю в них лицо. Кожа горит, щеки и нос красные, глаза опухли. В таком виде стыдно появляться перед Багировым. Но и за несколько секунд смыть следы моей истерики не удастся. Придется возвращаться.

Смотреть ему в лицо, выслушивать приговор. После такого никакой свадьбы точно быть не может. Или… может?

Смотрю на себя в зеркало. Марк знал, что его Воробушек и невеста сына – одно и то же лицо. Сегодня так уж точно. Но тем не менее отправился к Тимуру обсуждать брачный договор. Значит, ему все равно? И помочь узнать, какие бумаги отчим требовал подписать от мамы, Марк тоже согласился.

Эмоции утихают, им на смену приходит логика. Может, все не так плохо, как я себе надумала? Может, еще не все потеряно?

В любом случае последнее слово за тем мужчиной, что сейчас ждет меня в зале, и пока я не выйду, не встречусь с ним лицом к лицу и не поговорю – раскисать рано.

Отрываю бумажные полотенца, обтираю капли воды со лба, щек, подбородка. Глаза горят, взгляд решительный. Назад дороги нет, значит…

Только вперед!

Поплакала, успокоилась и снова в бой.

Решено.

Марк терпеливо ждет меня за столиком. С завтраком он расправился и сейчас, глядя перед собой стеклянным взглядом, просто сидит, откинувшись на спинку дивана.

– Все хорошо? – уточняет, когда я занимаю место напротив него.

– Да, спасибо. Относительно, – шмыгаю носом.

Поджав губы, он сканирует мое состояние. Я не реву, не рвусь куда-то и вполне адекватно отвечаю на вопросы. Значит, в норме. Кивает.

– Твой чай остыл. Заказать свежий?

– Не надо. Я этот допью.

Разговор стопорится. Я понимаю, что после всех моих признаний Багиров должен определиться и озвучить свои решения, но то ли он не торопится, то ли у меня заканчивается терпение, поэтому я не выдерживаю:

– Теперь вы все знаете. Тимур угрожал, что, если я выкину какой-нибудь финт и сорву свадьбу, он не оплатит маме лечение. Поэтому я и боялась признаваться, что в клубе в ту ночь с вами была я. Да и объяснить свой глупый поступок тоже не смогла бы, – пытаюсь оправдаться.

Хотя все уже и так ясно. Я уверена, что мой собеседник давно все решил. Вряд ли моя исповедь что-то кардинально изменит, но хотя бы попытаться я обязана.

Марк смотрит на меня задумчиво. Я не вижу на его лице ни осуждения, ни одобрения. Непроницаемая маска.

– А когда у твоей мамы операция – или что там назначено?

– На следующей неделе, в пятницу.

Он одобрительно качает головой:

– Значит, до этого времени ты продолжишь играть роль невесты Руслана.

Внутри все обрывается, падает вниз, снова взмывает вверх и замирает где-то посередине. Его ответ дает надежду. И в то же время рубит ее на корню. Это ни да, ни нет. Это какое-то странное «посмотрим на твое поведение, а дальше я поступлю так, как решит моя левая пятка».