Ну здравствуй… Папа - Константин Владимирович Ежов

class="p1">Но нет, между нами ничего не вышло. Даже не начиналось. Если не считать удара её тяжеленной сумки мне по голове. Так-то вроде и не урод, и статус есть, и имя приличное — Иван Вячеславович Кулешов, между прочим, — но с женщинами у меня, как назло, всегда шло всё наперекосяк. Родовая, так сказать травма. Не то чтобы их не понимал, скорее, наоборот — понимал слишком хорошо, чтобы они сами на меня лезли, угрожая здоровью, а недавно выяснилось, что и вообще жизни. И вот так вот, вокруг вечно кружились какие-то — студенточки, аспирантки, репортёрши, журналистки, магички всех рангов и темпераментов. Стоит выйти из логова — и словно пчелиный рой вокруг. Только я-то уже знал цену этим взглядам и сладким улыбкам. Чуть что, и без сознания.

Юмико же держалась иначе. Сдержанно, корректно, даже холодно. И, пожалуй, именно поэтому и решил через неё всё провернуть. Ну, в смысле отмазаться от уроков.

— Юмико, ты там скажи, что я приболел и побежал в больницу, — обронил словно случайно, стоя перед входом в основной корпус и глядя на девушек, вернее на то место, где они были, когда туда заходили. — Сегодня меня не будет.

Она даже не обернулась. Только слегка кивнула, не сбивая ритм удара.

— Опять? Ты уже третий раз за месяц «приболел», Иван.

— Бывает. Возраст, нервы, давление, — ответил с ленивым усмешливым тоном.

Ну какой возраст, да ещё и давление в молодости, но как отговорка пойдёт. На самом деле почти не соврал. Действительно собирался в больницу, не по своей… вернее своей воле, но точно не по своей болезни. Там сейчас лежал мой сын. Мой взрослый сын, что само по себе звучало как какой-то нелепый парадокс, если учесть, что внешне мы с ним выглядели ровесниками. Вот уж кому я никогда не завидовал — судьбе. Она умудрилась перемешать карты настолько, что я до сих пор не знаю, где козырь, а где джокер.

Тот факт, что мой сын старше меня, казался даже не сюрреалистичным, а, пожалуй, издевательски ироничным. Когда-то, в одном из параллельных миров, в иной временной ветви, всё шло иначе: я ушёл домой, а он, прости Господи, родился, вырос, стал сильнее, умнее, а потом время сделало своё грязное дело — и теперь вот он, в нашем мире, валяется в больничной палате. Тот мир для таких как мы идеален, а этот прямо шиворот навыворот. Так что он чуть кранты не отдал. Тело, наверное, уже в порядке, но это не точно. Надо саму ехать, проверять. И думать, как его срочно вернуть назад.

А пока пошёл на монорельс. Блин, дурак, надо было ещё до моста напрячь Юмико, а не тянуть со своим решением до последнего. А теперь вот возвращайся. Хорошо, май тепло. Оно и на Урале тепло, но с нюансами, а здесь безоговорочно. Так что шёл себе просто в школьной форме, даже не запариваясь с ветровкой. Зелень вокруг безоговорочно привлекала своей зеленью, так что с удовольствием смотрел в окно. Сейчас из Университета мало кто едет, так что подвесные вагоны пусты.

На конечной остановке монорельса на той стороне пролива от Университета вызвал такси. Обычное. Сейчас час пик должен схлынуть, все как бы уже на рабочих местах, и дорога на нём не должна быть такой долгой. Главное, чтобы Кими со Светланой были уже там. А то мало ли, а его матери там нет и сиди считай мух.

Одна из них Дорогобудовых уже была в больнице. Так-то без разницы кто, они из-за своего продвинутого света почти единый организм, словно какие-то фантастические телепаты, при этом ими не являющиеся. Так что если одна что-то знает и умет, то и любая из них. Она должна была поставить моего сына на ноги. Уж со мной-то они уже руку набили, а проблемы у него и проистекают из моих проблем и его враждебности к таким как я. Тем более броню ему уже сделали при встрече из того Они, что уже считал своим.

Дорога до больницы заняла минут двадцать. Ехал при этом неспеша, чувствуя, как прохладный воздух бьёт по лицу, из открытого окна, а мысли постепенно становятся яснее. Каждый сигнал светофора, каждая остановка были будто отметками времени, которое уходило, как вода сквозь пальцы. Но спешить было бесполезно. Далеко не всё зависело от меня.

Когда добрался, солнце уже окончательно пробилось сквозь облака, освещая белые корпуса медицинского комплекса. В холле пахло дезинфекцией и кофе из автомата — стандартный набор любого учреждения, где время тянется вязко, а разговоры шепчутся.

У стойки регистрации дежурила медсестра с коротко остриженными волосами и взглядом человека, которому уже давно всё надоело. И будем говорить откровенно, любой её в принципе понимает, кроме тех, чьи близкие родственники в критическом состоянии попали сюда. Но это не мой случай. Так что поводов нервничать и злиться на неё у меня не было.

— Пациент Александр Кулешов, палата двести четырнадцать, — произнёс, показывая своё удостоверение.

Она мельком глянула, отметила что-то в терминале и махнула рукой.

— Второй этаж, направо, потом до конца коридора. Только долго не задерживайтесь — у него сейчас восстановительная процедура.

Непроизвольно кивнул головой и пошёл. Да, уже привычка. Япония-с.

Коридоры были длинные, белые, с тихим гулом аппаратов за стенами. Где-то мелькали медики в форме, где-то слышались сдержанные голоса. Всё будто в тумане — стерильном, безвременном, где прошлое и будущее сливаются в одно.

Дверь двести четырнадцатой палаты открылась почти бесшумно, будто боялась потревожить покой тех, кто был внутри. Тонкий, едва уловимый запах озона и мяты окутал меня с порога. Озон — значит, работало что-то из разряда энергетических стабилизаторов, мята — след от успокаивающих распылителей, их обычно ставят рядом с теми, кто недавно балансировал на грани. Всё это вместе создавало странную, будто чужую атмосферу: чистую, как лаборатория, но с мягкой ноткой уюта, за которую, вероятно, стояла Кими.

На кровати, среди белоснежных простыней и тихо гудящих сенсоров, лежал Александр — мой сын. Каждый раз, когда я мысленно называл его этим словом, во мне что-то перекашивалось. Ну какой он, к чёрту, «сын»? Лоб здоровенный, плечи — как у тяжелоатлета, и взгляд, когда открывает глаза, совсем не детский, а взрослый, выстраданный

Рядом сидела девушка. Вернее, две. Первая — Кими. Вторая — та, что сидела чуть дальше, тоже девушка, хотя в моём восприятии это слово к ней не совсем подходило. Я-то помнил, что она зрелая женщина, с морщинками у глаз и тем спокойным взглядом, что