Ну здравствуй… Папа - Константин Владимирович Ежов

бывает у тех, кто многое пережил. Но сейчас передо мной была почти девчонка. Всё ясно — Дорогобудовы постарались. Эти демоны в человеческом обличии умели такие вещи, что даже сама смерть рядом с ними нервно курила в сторонке. Они могли отмотать возраст, переписать плоть, вернуть былую силу.

— Он стабилен, — сказала она, не оборачиваясь. Голос её был всё тот же — тихий, уверенный, без лишних эмоций, но с тем странным металлическим оттенком, что всегда выдавал в ней того, кто знает больше, чем говорит.

Сделал шаг ближе.

— Ну, здравствуй… папа, — услышал вдруг. И это слово, последнее, прозвучало так неловко, будто он проглотил половину буквы, пытаясь не обидеть ни себя, ни меня.

Даже скривился, не зная, улыбнуться ли, кивнуть, сказать что-то вроде «рад тебя видеть, сын», или просто стоять и делать вид, что всё в порядке. Но врать ему не хотелось. Ему ведь труднее, чем мне. Для меня он — мужчина, выросший не по дням, а по мирам, а для него я — молодой юноша, который по всем параметрам годится ему в младшие братовья. Такая вот генетическая комедия.

— А где? — спросил я, имея в виду ту самую Дорогобудову.

Ответ пришёл мгновенно, будто воздух рядом сжал сам себя.

— Да здесь я, здесь, — её голос донёсся из-за спины.

Я резко обернулся — и, разумеется, никого. Но это ничего не значило. У них такие штучки в крови: появляться ниоткуда, из той самой складки пространства, куда обычные люди даже взглядом попасть не могут. И ведь правду сказать — ощущение у меня было, что она просто выключила видимость, как лампочку, а потом снова щёлкнула тумблером.

Она вышла из полутени, улыбнулась — как всегда, чуть насмешливо. В её взгляде читалось всё: и усталость, и понимание, и та самая обречённость, что бывает у тех, кто знает наперёд, чем всё закончится.

— Ну что, надо думать, как вас возвращать, — сказал тихо, не столько им, сколько себе.

— Обоих возвращать теоретически не нужно, — отозвалась Дорогобудова. — Ведь стабильность той вселенной зиждется исключительно на твоём сыне. Но всё равно сначала им нужно отбыть туда вдвоём, чтобы хотя бы передать престол. Да и вообще, там сейчас непонятно что творится. Может уже гражданская война, или что-то в этом роде, учитывая внезапность исчезновения венценосных особ.

Непроизвольно кивнул. Хотелось возразить, но слова застряли. Всё, что следовало сказать, уже висело между нами — в том тонком свете, что иногда вспыхивает, когда мы, такие как она и я, начинаем думать в унисон. Для обычных людей это выглядело бы как дрожание воздуха, для нас — как разговор без слов.

— Есть главная проблема, — наконец произнёс я. — Кто и как будет их возвращать?

— Тут и гадать нечего, — спокойно ответила она. — Только ты. Ты один сможешь найти в бездне вероятностей их мир. Мы там не были. Так что Чёрный дракон вам не в помощь. Она переместилась сюда потому, что здесь был оригинал. Она его зеркальное отражение. Подобное притягивается к подобному. А сейчас нет никакого маяка с той стороны.

— Но что делать с якорями? — спросил, чувствуя, как внутри начинает подниматься волна раздражения. — Я же не смогу их сам уничтожить, если потребуется возвращаться. Мне что, там жить?

— Сейчас другая ситуация. Якоря тебе больше не нужны. Если потребуется помощь, ты сможешь воссоздать в том мире любого, как когда-то Чёрного дракона, — она говорила спокойно, но чувствовал, что за этой простотой скрывается что-то куда более глубокое. — Правда, возникнет коллизия. Два идентичных человека.

— Но почему коллизия? — не понял её слов. — Разве не создаю лишь проекцию?

— Нет. Теперь ты создаёшь там полноценную копию. С душой, памятью, связями. Они будут такими же реальными, как ты. А подобное, как ты знаешь, притягивает подобное. Значит, придётся забирать их с собой, чтобы не опять сюда не явились неожиданные гости.

Помолчал. Смотрел на сына, на этих трёх женщин, на свет, что лился из окон, на отражения приборов в гладком полу. Всё это казалось чересчур упорядоченным, словно сцена, написанная для спектакля, где я вдруг осознал, что главную роль играть не хочу.

Судя по всему, отдохнуть мне не дадут никогда.

А ведь я наивно надеялся, что этот раз — исключение. Но нет. Вселенная решила иначе. Опять. Ирония судьбы, или просто карма, который слишком часто туда где Макар телят не пас.

Глава 12

И вот мы вывалились в другой мир.

Точнее сказать — не «вывалились», а буквально высыпались, как кто-то неуклюже пересыпал из одного мешка в другой, да ещё и на ходу. Первым делом почувствовал запах. Настоящий, густой, городской. Смешанный из бензина, расплавленного пластика, дешёвых духов и жареного мяса. Запах был настолько реальный, что резанул ноздри, и в первый миг даже усомнился, а не мираж ли всё это.

Мы стояли посреди какого-то огромного помещения. Светло, шумно, везде вокруг стекло и металл, витрины с яркими плакатами, бегущие строки, экраны с рекламой. Люди вокруг — живые, самые обычные. Кто-то в куртке с меховым капюшоном, кто-то в спортивном костюме, девушки в джинсах и с цветными волосами. В центре громыхал фонтан, дети бегали вокруг, визжали. И прямо к ним — мы.

Я, Иван Вячеславович Кулешов, в своей форме академии при токийском университете, которая здесь смотрелась не то, как костюм из дешёвого сериала, не то, как спецодежда косплейщика. Рядом Александр — мой сын, на вид лет двадцать пять, высокий, крепкий, и единственный, кто хоть немного сливался с толпой, потому что был в джинсах и рубашке. И Светлана — бывшая Императрица, теперь в образе молодой девушки с юбочкой до середины бедра и бантом на груди. Ну чем не реклама «японской моды для старшеклассниц»?

Люди, конечно, отреагировали. Кто-то обернулся, кто-то уставился с открытым ртом.

— Мам, смотри, это что, косплей? — пискнула девочка лет десяти, дёргая мать за рукав.

— Это флешмоб, наверное, — сказал парень с телефоном и тут же навёл камеру на нас.

— Смотри, снимают кино! — засмеялся кто-то с балкона второго этажа.

Непроизвольно сглотнул. Хуже места для нашего появления сложно было придумать. Мы ведь не знали ни то, где оказались, ни то, как устроен этот мир. И ещё надеялся, что почувствую хоть слабое эхо энергии, но… пустота. Как будто обрубили. Никакого дара, никакого ощущения потоков, ни привычной дрожи в воздухе. Пусто. А у меня, между прочим, и в лучшие времена силы текли, как хотели, то вспыхивали, то тухли. А тут — будто забрали вообще всё.