Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

А чёрное пятно как раз уже было напротив них. Пруфф помолчал, как будто присматриваясь, и наконец снова заговорил:

— Допустим, я её разглядел, вашу галеру, — честно говоря, Волков не был уверен в остроте зрения престарелого майора, — но как мне корректировать огонь в такой темноте? Не видно же будет, куда падает ядро, чернота одна, а надо, чтобы было видно.

— Да уж придумайте что-нибудь, — продолжал настаивать генерал.

— «Придумайте что-нибудь!», — презрительно фыркнул артиллерист. И нехотя добавил: — Ладно, прибудет мой первый канонир, у него глаза молодые, может, он разглядит здесь хоть что-то. Надеюсь, вы послали за ним?

— А первый канонир — это кто? — поинтересовался Хенрик.

— Хаазе, — раздражённо отвечал ему майор, — имя моего первого канонира Хаазе. О том надобно вам уже знать. Вы же не первый день на адъютантской должности, должны уже запомнить имена офицеров.

— А, Хаазе уже должен прийти. Я его позвал. Позвал. Я знаю, кто это, — оправдывался молодой адъютант.

Генерал с усмешкой отметил про себя, что Пруфф любого может заставить оправдываться. Этого у него не отнять. А ещё отметил, что старый артиллерист назвал Хаазе своим первым канониром. «Своим», а не просто ротмистром, как было поначалу. Значит, молодой Хаазе смог расположить к себе этого вечно чем-то недовольного брюзгу.

Вскоре появился и сам первый канонир, он руководил солдатами, что тащили на верёвках здоровенный лаутшланг, за ними приехала телега с артиллерийскими припасами. И Хаазе с Пруффом сразу определили место, куда поставить орудие. Прислуга стала заряжать пушку. А Хаазе стал вглядываться вдаль. Потом подошёл к орудию и с канониром уже вдвоём стали выставлять направление.

— Три совка кладите, не меньше, — поучаствовал в общем деле Пруфф, но тут же передумал. — А может, и два, всё равно пустой расход пороха будет. Никуда мы в этой темноте не попадём.

Хаазе всё целился и целился. А галера-то уже уплывала. Течение, конечно, мешало ей сильно, но люди на той стороне реки не оставляли своих усилий, и хоть берег тот был совсем к тому не пригоден, тащили корабль всё дальше от пушки.

Наконец артиллеристы заложили порох в запал и разожгли фитили, прикрученные к палке.

— Господа, — предупредил Хаазе, помахивая той палкой, чтобы фитили разгорелись поярче, — отойдите подальше, в пушке три совка пороха.

Все его послушались. Отошли на пару десятков шагов, а он подошёл к орудию и поднёс фитили к запалу.

БаМММ…

Жёлтая вспышка осветила прибрежный серый лёд и почти чёрную воду. Звук прокатился над рекой такой звонкий, что от него, несмотря на ветер, даже уши немного заложило.

Прошло несколько мгновений, когда слышен был только ветер, а после послышался и голос майора Пруффа:

— Ну и кто видел, куда делось ядро? Долетело? Перелетело? Вправо легло, влево? — ядовито вопрошал старый артиллерист. И обращался он в первую очередь, конечно, к генералу, подчёркивая всю бессмысленность ночной стрельбы.

Волков ему не ответил, а майор продолжал:

— Порох с ядрами глупо тратим да рыб беспокоим только.

Волков не стал вступать с ним в дискуссии, а, подойдя к суетящимся у орудия артиллеристам, сказал:

— Хаазе, сделаете ещё пять выстрелов и отвезите орудие на холм.

После повернулся и пошёл к себе в шатёр, так как был одет не по погоде и сильно замерз на холодном ветру.

Пушечные выстрелы всколыхнули замерший на ночь лагерь, солдаты выскакивали с лампами из палаток и спрашивали у сержантов, что происходит.

А фон Флюген кричал всем, кого видел:

— Успокойтесь, это еретики хотели в темноте проплыть по реке, а мы их увидали! Топим!

А когда он ещё не лёг, кто-то пришёл к шатру и спрашивал про него, но говорил тихо, и разобрать, кто это, генерал не смог; тогда он окликнул:

— Готт, Флюген, кто там пришёл?

Оказалось, что пришёл Хаазе. Пришёл, как выяснилось, хвастаться.

— Господин генерал, кораблик по речке не проплыл.

— Неужто вы его утопили?

— К сожалению, нет, он не утонул, но вверх по реке не поплыл, видно, попали мы в него, и он по течению быстро уплыл обратно за поворот реки.

— Вы молодец, Хаазе, — похвалил офицера Волков. — Надеюсь, и завтра во время штурма вы себя тоже проявите.

— А завтра точно будет штурм? — уточнил артиллерист.

— Теперь уже точно, — заверил его генерал.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 19

⠀⠀

Не был бы ван дер Пильс так грозен и так знаменит, будь он дураком или неумехой. И уже с рассветом Божий рыцарь и генерал Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург убедился в талантах первого из военных вождей реформаторов. Убедился на личном опыте.

Ещё до рассвета, далеко до рассвета поднялся генерал не со своими трубами, а под трубы свирепых своих врагов. И когда только умывался, знал, что его ближайшие офицеры уже ждут его у шатра, готовые к делу.

— Ветреная ночь, — заметил генерал, поёживаясь, несмотря на две жаровни, что стояли рядом с постелью. Он поглядывал, как яростно бьётся его шатёр под порывами ветра. — Холодно нынче?

Гюнтер, ливший ему на руки тёплую воду, отвечал:

— У нас в Эшбахте и в январе так холодно не бывает, как нынче тут. А у нас предгорья.

Томас уже нёс разогретые на огне колбасы и пиво ему на завтрак, а фон Готт раскрыл ящик и раскладывал доспехи на ковре, когда ветер донёс едва различимый звук трубы.

Молодой человек её тоже услышал и замер, уставившись на генерала, а тот хладнокровно заметил юноше:

— Что вас остановило, фон Готт? Продолжайте.

— А вы не слышали трубы, господин генерал?

Уже привыкший, кажется, к войне юноша был заметно напряжён. Он, как, наверное, и все в лагере, был уверен — уж сегодня-то штурм случится точно. Не разубеждая его, всё так же хладнокровно барон ответил:

— Не волнуйтесь, пока не посветлеет, они не начнут.

После завтрака генерал уселся на табурет, а Хенрик и фон Готт стали надевать на него доспехи, заодно он звал офицеров, и первое, что спросил, было:

— Карл, что с дезертирами?

— Шестнадцать человек, — сразу ответил его начальник штаба. — Офицеров среди них не было, сержант был один.

— И из чьих же рот бежали люди?

Брюнхвальд сделал паузу — видно, говорить об этом ему было не очень приятно, — и потом ответил:

— Почти все сбежавшие из людей капитана Циммера. Капитан говорит, что его людям тяжко, днём они воюют, несут потери, ночью копают рвы и ставят