Наш Дом. Жизнь в духовном мире - Франсиско Кандидо Хавьер

переставал краснеть, вспоминая своё прошлое. Моя жена была для меня святыней, и я превозмогал все посторонние привязанности. Однако, услышав слова матери Лизиасы, я вспомнил древнюю заповедь: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего…» В тот момент я почувствовал, что не вправе осуждать случай Тобиаса.

Собеседница, словно угадав моё волнение, продолжила:

— Там, где усилия по налаживанию отношений — задача каждого, должно быть место для понимания и уважения к божественному милосердию, предлагающему столько путей для исправления. Любой опыт существа, связанный с полом, — событие огромной важности для него самого. Поэтому братское взаимопонимание предшествует всякому истинному спасению. Недавно я слышала, как один наставник из Министерства Возвышения говорил, что, если бы мог, материализовался бы в физическом мире, чтобы сказать всем верующим: милосердие, дабы проявить свою божественную сущность, должно основываться на братстве.

В этот момент хозяйка дома пригласила меня навестить Элоизу, которая всё ещё находилась под домашним наблюдением, давая понять, что не желает более углубляться в эту тему. Проверив, как идёт выздоровление молодой девушки, недавно прибывшей с планеты, я вернулся в Палаты Исправления, погружённый в глубокие размышления.

Теперь меня уже не беспокоили ни случай Тобиаса, ни положение Хильды и Люсианы. Грандиозность вопросов человеческого братства произвела на меня неизгладимое впечатление.

40. КТО СЕЕТ, ТОТ И ПОЖИНАЕТ

Я не мог объяснить, почему меня так тянуло посетить женское отделение Палат Исправления. Я поделился этим с Нарциссой, и она сразу же поддержала моё желание.

— Когда Отец Небесный зовёт нас в определённое место, — сказала благодетельница, — значит, там нас ждёт какое-то дело. У каждого события в жизни есть своя цель… Помните этот принцип даже в кажущихся случайными посещениях. Если наши мысли направлены на добро, божественные подсказки будет нетрудно распознать.

В тот же день сиделка сопровождала меня, и мы разыскали Немезию — уважаемую сотрудницу этого отделения.

Найти её было нетрудно.

Ряды белых и опрятных коек были заняты женщинами, похожими на земных нищенок в лохмотьях. Повсюду раздавались душераздирающие стоны и тоскливые вскрики. Немезия, столь же великодушная, как и Нарцисса, добродушно сказала:

— Вы уже должны были привыкнуть к таким сценам. В мужском отделении ситуация почти такая же.

Сделав многозначительный жест подруге, она добавила:

— Нарцисса, будь добра, сопроводи нашего брата и покажи ему то, что он сочтёт важным для своего обучения.

Мы с моей спутницей говорили о человеческом тщеславии, всегда склонном к физическим удовольствиям, перечисляя наблюдения и примеры, пока не достигли павильона 7. Там на отдельных койках, расположенных на равном расстоянии друг от друга, находилось несколько десятков женщин.

Я изучал лица больных, и мой взгляд остановился на одной из них, привлёкшей моё особое внимание. Кто эта печальная женщина? Преждевременная старость отразилась на её лице, губы искривились в выражении, смешанном из усмешки и смирения. Её запавшие, грустные глаза казались слепыми. С тревожной памятью и сжатым сердцем я за считанные мгновения вспомнил её. Это была Элиза! Та самая Элиза, которую я знал в юности. Страдания изменили её, но сомнений быть не могло. Я отчётливо помнил тот день, когда она, скромная и кроткая, пришла в наш дом, приведённая старым другом моей матери. Мама приняла рекомендации и допустила её к домашней работе. Сначала всё шло обычно, но потом между нами возникла чрезмерная близость, из-за которой Элиза начала злоупотреблять доверием, забывая о своём положении служанки. Она казалась мне легкомысленной и, когда мы оставались наедине, без стыда рассказывала о своих юных похождениях, усугубляя безрассудство наших мыслей. Помню, как мать позвала меня, чтобы дать справедливый совет: эта близость не доведёт до добра. С горничной нужно обходиться ласково, но держать отношения в рамках. Однако я необдуманно зашёл слишком далеко. Под сильным моральным давлением Элиза вскоре покинула наш дом, не смея бросить мне в лицо обвинений. Время шло, сводя этот случай в моей памяти к незначительному эпизоду. Но сейчас он всплыл с невероятной ясностью, как и вся моя жизнь.

Передо мной была Элиза — побеждённая и униженная! Где блуждало это несчастное создание, так быстро брошенное в пучину страданий? Откуда она пришла? Ах… Теперь я стоял не перед Сильвейрой, с которым делил вину отца. Теперь долг был полностью моим. Я дрожал от стыда под натиском воспоминаний и, как существо, страстно жаждущее искупить свои ошибки, обратился к Нарциссе за наставлением. Я восхищался той уверенностью, которую эти святые женщины вселяли в меня. Возможно, я никогда не осмелился бы просить советов у министра Кларенсио, как просил мать Лизиасы, и, возможно, иначе повёл бы себя сейчас, если бы рядом был Тобиас. Но, веря, что великодушная христианка — всегда мать, я доверился Нарциссе как никогда прежде.

Нарцисса, судя по её взгляду, казалось, всё поняла. Я начал говорить, сдерживая слёзы, но в какой-то момент моя подруга остановила меня:

— Не нужно продолжать. Я догадываюсь, чем закончилась история. Не предавайтесь разрушительным мыслям. Ваши моральные страдания мне понятны — я прошла через подобное. Но если Господь позволил вам снова встретить эту сестру, значит, Он верит, что вы способны искупить вину.

Видя мою нерешительность, она продолжила:

— Не бойтесь. Подойдите к ней и ободрите. Все мы, брат мой, пожинаем плоды добра и зла, семена которых сами же посеяли. Это не просто красивые слова, а вселенский закон. Я сама многому научилась в подобных ситуациях. Блаженны те должники, которые уже находятся в условиях, позволяющих искупить свой долг.

Почувствовав мою твёрдую решимость, она добавила:

— Идите, друг мой. Но пока не называйте себя. Для вас это будет нетрудно — она временно почти слепа из-за пагубных сил, что её опутали.

Мы приблизились. Я начал с ободряющих слов. Элиза откликнулась на своё прежнее имя и охотно рассказала о себе. Прошло три месяца с тех пор, как её поместили в Палаты Исправления. Желая наказать себя перед Нарциссой, чтобы урок навсегда вошёл в душу, я спросил:

— Какая у тебя история, Элиза? Ты, наверное, много страдала…

Заметив нежный тон вопроса, она смиренно улыбнулась и облегчённо сказала:

— Зачем вспоминать грустное?..

— Болезненный опыт всегда чему-то учит, — ответил я.

Несчастная, проявив глубокую внутреннюю перемену, на несколько секунд задумалась, словно приводя мысли в порядок, и сказала:

— Я пережила то же, что и все легкомысленные женщины, променявшие благословенный хлеб труда на ядовитую желчь иллюзий. В далёкой юности, будучи из бедной семьи, я устроилась в дом богатого коммерсанта, и жизнь там меня изменила. У него был сын — такой же молодой, как я. После