Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Фредди кивнул, убрал пистолет, вынул из кармана две пачки сигарет и протянул их Сашке и Шурке.

– Держите, – и улыбнулся. – Вы ж за сигаретами шли.

Они не ответили на его улыбку, глядя на неподвижное лицо Эркина. Наконец Шурка заговорил:

– За кровь друга платы не берут.

– Западло, – тихонько пискнул Сашка.

Фредди на секунду стиснул зубы.

– Как хотите.

– Идите, ребята, – сказал по-русски Эркин.

Бочком по стенке мальчишки обогнули его и побежали к пролому. Оглянулись и нырнули туда. И сразу из-за забора донёсся сплошной гул голосов.

– И много там тебя страхует? – усмехнулся Фредди, пряча сигареты.

– Я один, – Эркин говорил, не повышая голоса, спокойно, даже равнодушно.

Фредди прикусил изнутри губу. Парень, в самом деле, ничего не понял, и разговора не будет. Смотрит как на врага. Неужели успел так привязаться к тому игроку.

– Ты был с двумя, кто из них играет? У кого ты стрёмщиком?

Эркин молча смотрел куда-то в пространство рядом с головой Фредди.

– Не хочешь говорить, – Фредди досадливо дёрнул углом рта. – Ну, как знаешь. Передай своему… дружку, чтоб больше из лагеря носа не высовывал, раз он такой дурак и сам не понимает, что выигрыш либо сразу берут, либо сразу теряют. И сам не суйся. Теперь… Ты знаешь, что Эндрю погиб? Мы с Джонни опоздали, приехали, когда уже всё кончилось. Ты знаешь, кто его убил?

– Да, знаю, – теперь Эркин смотрел на него в упор.

– Кто? – жёстко спросил Фредди.

И столь же жёстко прозвучал ответ, от которого Фредди обдало холодной волной. Не страха, нет, а… отчаяния, ощущения конца.

– Вы. Белые.

Фредди, как после удара, перевёл дыхание. И уже понимая, что проиграл, что ничего он этому упрямцу не объяснит и не докажет, всё-таки сказал, доставая из внутреннего кармана пачку купюр.

– Ты уезжаешь, в дороге, на новом месте деньги нужны. И… и сколько ты этому игроку должен? Ну, чтоб откупиться…

– Нет, – Эркин резко перебил его. – Нет, мне не нужны деньги, – и безжалостно добавил, добил: – Мы в расчёте, сэр.

И, уже не дожидаясь ответа Фредди, повернулся и пошёл к пролому. Фредди молча смотрел ему вслед. Обернётся? Нет, не обернулся. Смерти Эндрю и крови этого фронтовика Эркин ему не простит. А упрямства… он – индеец, индейцы решений не меняют. Он всё-таки индеец. За забором всплеснулся гул. Встречают – понял Фредди. Заставил себя улыбнуться. Всё, надо уходить. Пока эти дураки не доорались до охраны и пуска патрулей.

Эркин думал, что его встретят Фёдор с Грегом, ну, мальчишки ещё, и никак не ожидал попасть в такое плотное кольцо.

– Да живой я, живой, – отбивался он от обнимающих, хлопающих его по спине и плечам рук.

– Что живой, видим. Целый?

– Целый. Да что он мне сделает?

– Продырявил бы он тебя на хрен.

– Нужен я ему…!

– Зачем-то же был нужен.

– Был, – кивнул Эркин, доставая сигарету и закуривая. – А чего вы все сюда сбежались? Комендатуру ждёте?

– Тоже верно.

– Обошлось и, слава богу.

– Да-а, были б дела…

– А из-за чего заварилось-то?

– Чего ему от мальчишек надо-то было?

– Пойди да спроси.

– Кого?

– Да киллера этого грёбаного.

– Точно, спроси!

– Он тебе пулей и ответит.

– По тебе уж точно не промажет.

– Ага, вон какой мордатый!

– А Мороз храбёр, в одиночку попёр.

– Да какого хрена в одиночку! А мы-то…

– Да шлёпнули бы его в момент, где бы мы были…

Эркин стоял и курил, пока рассасывалась, распадалась толпа. Пока рядом с ним не остались только Фёдор и Грег, а в двух шагах Сашка с Шуркой. Эркин сплюнул и растоптал окурок.

– Как ты, Фёдор, говоришь? Цирк кончен. Понятно?

Фёдор кивнул.

– Чего ему было нужно от тебя? – спросил Грег.

– Велел передать, – Эркин достал ещё сигарету, повертел и засунул обратно, спрятал пачку, – чтоб носа из лагеря не высовывали.

– Понятно, – кивнул Фёдор. – И ради этого такой шухер устроил?! Это ж любому дураку и так ясно было. Чего ещё-то…? – и осёкся, не закончив фразы: таким тяжёлым взглядом посмотрел на него Эркин.

Убедившись, что Фёдор всё несказанное понял, Эркин посмотрел на Сашку с Шуркой, снова вытащил пачку.

– Сигареты были нужны? Держите, куряки.

Сунул пачку онемевшему Шурке и тяжело пошёл к семейному бараку. Фёдор рванулся было следом, но Грег удержал его.

– Ты видел, что он с чересчур языкатыми делает? Всё, пошли спать. К утру он остынет, тогда и поговорим, – посмотрел на Сашку с Шуркой. – Живо, мальцы. И чтоб рядом здесь вас больше не видели, сам всё вам поотрываю. Поняли?

Сашка и Шурка закивали, соглашаясь.

– Брысь, мальцы, – закончил свою речь Грег. Поморщившись, тронул повязку на виске. – Пошли, Фёдор.

Сашка и Шурка задержались, пересчитывая и деля сигареты. Эркин, вскрыв пачку, выкурил одну, и делёжка затруднялась нечётным количеством.

Тяжело переступая, Эркин шёл к семейному бараку. Он хотел одного: лечь и ни о чём больше не думать. Он даже как-то не сознавал, что на крыльце стоит Женя в накинутом на плечи пальто, и, только подойдя к ней и когда она его обняла, тупо спросил:

– Женя, ты?

– Я, я, – всхлипнула Женя. – Господи, Эркин, что это было?

– Ничего, – он обнял её, вдохнул запах её волос, ткнулся в них лицом и повторил: – Ничего.

Женя прерывисто вздохнула, прижалась к нему и тут же мягко отстранилась.

– Ну всё, пошли, Эркин, пошли домой. Господи, неужели обошлось? Пошли, поздно уже.

Эркин молча кивал, идя за Женей. Подождал в проходе, пока Женя разденется и ляжет: двоим взрослым в отсеке не повернуться.

– Эркин, – тихо позвала Женя.

Он вошёл, разделся и необычно тяжело залез на свою койку, вытянулся. Женины руки расправили одеяло на его плечах, подоткнули свисающий угол. Он беззвучно шевельнул губами, не открывая глаз: сил уже ни на что не было.

– Спи, милый, – по его виску скользнули губы Жени.

Еле слышно скрипнула нижняя койка: Женя легла. Сонно дышит Алиса, еле слышно всхлипывает во сне Нюся, уже совсем спокойно дышит Женя… все спят, его никто не видит, он один… и тупая боль в груди, боль во всём теле, будто заболели все ушибы, все синяки, всё сразу… пинки и тумаки надзирателей, шипы пузырчатки, удары током, уколы обработки, горячка… он с беззвучным стоном перекатил по подушке голову. Что это с ним, почему, за что…? Он не может больше, не хочет… откуда эта боль?

Эркин с усилием открыл глаза. Синий потолок, синий полумрак. Повернувшись набок, он видит лицо Жени, усталое, измученное.