Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Ну и?

— То были мёртвые бабы, господин генерал. Я прошёл под башней немного, и там, под западной стеной, и пошли трупы. Старые и не старые, ещё не истлевшие и не высохшие. Некоторые уже были до костей съедены орлами, но некоторые были ещё не совсем обглоданы, и у всех были длинные волосы и все были без одежд. Ни чулок, ни башмаков, ничего на них не было, их уже голыми скидывали со стены замка, — рассказывал капитан.

— И что же? Их было больше дюжины там? — мрачно интересовался генерал. Он, признаться, в этом сомневался.

— Больше, больше, — уверенно говорил ему офицер, кивая при том.

«Выродок граф врал, что это орлы сбрасывают в ущелье объедки. Оттого тут и смердит. Так нет… — генерал глядел на скалы, что нависали над замком с севера, видел на них многолетние белые потёки от птичьего помёта и вспоминал разговор с фон Тельвисом. — Это стервятники тут поселились, потому что ущелье завалено трупами! И, судя по всему, трупы туда кидают давно!».

— И то всё были трупы женские? — уточнил барон.

— Ну, мужские мне на глаза не попадались.

— А должны были, — произнёс генерал. Он задумался. — Отчего же они женщин выкидывали со стены в пропасть?

— Ну… может, то какие непокорные были? — не очень уверенно предположил капитан.

— Непокорные кто? — сомневался генерал.

— Ну не знаю, служанки, может быть, — предположил Мильке.

Служанки? Непокорные? Полторы дюжины? Волков лишь махнул рукой: да что за глупости? И, чуть подумав, сказал:

— Берите ещё людей и ещё раз езжайте туда. Мы пока не нашли тела моего оруженосца и кавалеров, что были со мной. Сдаётся мне, что тут людей не хоронили, а поступали проще.

Мильке, конечно, не хотелось этим заниматься, по его лицу то было видно, да разве поспоришь с начальником?

— Как изволите, господин, генерал.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 29

⠀⠀

Женские трупы, да ещё и во множестве, и обглоданные к тому же, — не лучшие новости во время обеда. Волков же, прежде чем вернуться на кухню, поглядел, как из подвала выкатывают во двор первую бочку вина и как солдаты аккуратно сносят с балкона огромное зеркало в красивой раме, взглянул на пленного, который спал под лестницей, и решил, что рядом с трупами находиться неприятно, но задержаться тут хоть до следующего дня будет всё-таки полезно. И тут он подумал… И помахал рукой Нейману, который наблюдал за укладкой вещей в телеги, и, когда тот подошёл, сказал ему:

— Капитан, подготовьте письмо для полковника Брюнхвальда. Пусть пушки сюда не тащит, пусть оставит их там, где они есть, всё равно завтра из замка уйдём по заре, к чему лошадей мордовать. А вот людей пусть пришлёт немного. Нам со всем тут не управиться.

— Подготовлю письмо и принесу вам на подпись, — пообещал капитан.

И он вернулся за стол к маркграфине. И та, отложив вилку, отпив пива и промокнув рушником губы, спросила его:

— Ваш человек был так взволнован, что-то случилось?

— А… Нет. Ничего серьёзного, — генерал уж точно не хотел, чтобы принцесса узнала про кучу мёртвых женских тел под замком. Она бы, несомненно, начала просить его покинуть замок как можно быстрее, а ему так много всего нужно было ещё вывезти. Волков волновался о том, что у него телег не хватит, да и лошадей тоже, Вилли даже ещё до купальни не добрался. А уж про мёртвых… он не очень беспокоился. — Просто сей офицер излишне чувствителен.

— Ваш офицер чувствителен? — маркграфиня даже засмеялась и наколола себе кусочек грудинки на вилку.

«Умная она всё-таки, такую сразу не проведёшь».

Женщина хотела ещё что-то сказать ему, да тут появился Нейман с листом бумаги пером и походной чернильницей, он с поклоном извинился и протянул генералу письмо; тот пробежал текст глазами и, сочтя его правильным, тут же подписал.

— Гонца я отправлю немедленно, — пообещал Нейман, забирая и пряча бумагу.

Генерал лишь кивнул ему в ответ. И чтобы принцесса больше не задавала ему ненужных вопросов, он сам спросил у неё:

— Как вам солдатская стряпня, Ваше Высочество?

— О, после дня впроголодь — просто прекрасно, — отвечала женщина. Её щёки порозовели, видно, от пива, так как она, судя по всему, допила свою кружку, как и генерал. — Или вы думаете, барон, что простая еда мне не по вкусу?

— Маркграфство Винцлау слывёт землёй богатейшей, думаю, что пиры, которые давал ваш супруг, изобиловали яствами удивительными, — отвечал генерал.

— Супруг мой пиры не жаловал, был у нас один лишь пир, которой проходил у нас ежегодно, — вспоминала принцесса.

— То, видно, был пир герба.

— Да, пир фамилии и герба Винцлау, что приурочен к осенним фестивалям и ярмаркам, что случаются в честь сбора урожая. Рождественский ужин, так он для близких. Ну и ещё один пир в честь весеннего съезда дворянства, что случался после Пасхи, в разговение, тогда же проходили и рыцарские турниры. Я вам говорила, он любил охоты, — рассказывала принцесса, вспоминая те времена. — А пока я была в плену у нечестивых, я ела и простую еду: и горох, и бобы, и кашу из овса.

— Горох и бобы варить долго, а колбаса жарится за мгновение, едва сковорода раскалится, — он сделал знак солдату, и тот, поняв его, сразу взял кружку господина и снова наполнил её пивом. — Значит, ваш муж балов и пиров не любил, а предпочитал забавы мужские, то есть охоты, а не войны.

— Да, — она покачал головой, — войны не жаловал. А ещё любил своих собак и своих соколов. Ах да… лошадей ещё. И любил выводить новые породы. Скрещивал меж собой самых рьяных собак, потом со щенками нянчился, как с детьми. Мог умиляться их ушам или лапам, словно то дети его. Таскал с собой щенков, кормил сам, брал за стол, сидел в псарне, пока какая-то сука не ощенится. Таков был маркграф, — и тут в её словах генерал услышал женскую обиду. Кажется, маркграфине пристрастия мужа не очень нравились.

— А вы, Ваше Высочество, видно, любите балы? — догадался генерал.

— Балы? — она улыбнулась и призналась: — В молодости, до замужества… очень. А как их не любить: музыка, вино, танцы до утра. Я молода, у всех на виду, все мной восхищаются. Няньки глядят за мной, а кавалеры просят дозволения танцевать со мной. Умоляют об одном лишь танце. Просят шарф, чтобы назавтра на турнире повязать его на локоть или на шлем. Просят быть дамой сердца. А иной нахал,