Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

на страх нянькам, и поцеловать мог украдкой, — она поначалу засмеялась и почти сразу стала грустной. — Но то было до замужества и до того, как умер мой сын. После уже не так всё было весело. Господин мой не любил долгие балы. Скучал вечно без своих собак, — и снова в словах женщины прозвучала обида. — Да и я танцевать разлюбила. А у вас, барон, есть дети?

Волков вздохнул, он не стал говорить об одной дочери, что умерла, едва родившись, чтобы не развивать печальной темы умерших детей, и вспомнил лишь живых:

— Тех, про которых я ведаю… так у меня два законных сына и две незаконных дочери, одной из которых я никогда не видел. Мне о ней один раз написала её мать.

— И каковы ваши дети? — спросила принцесса.

— Сыновья меня пока не радуют: горласты, грубы, дерутся меж собой, учиться не желают. Впрочем, они ещё малы, может, в будущем будет толк. А дочь, та, что живёт в моём имении, так просто ангел, спустившийся с небес.

— А ваша супруга… — маркграфиня съела кусочек грудинки, — думаю, она из фамилии знатной.

— И почему же вы так думаете? — удивился генерал. Опять она была проницательна, опять умна.

— Знатные фамилии всегда желают видеть таких умелых воинов, как вы, своими родственниками, — объяснила принцесса. — И потому выдают за таких людей, как вы, невест знатных, но не из первых ветви династии.

Тут Волков улыбнулся:

— Мне досталась невеста наипервейшей ветви, моя жена урождённая Мален, дочь графа Малена, прямая родственница курфюрста Ребенрее, — он мог ещё похвастаться тем, что его племянник и вовсе граф Мален, но счёл это похвальбой и не стал того делать. А ещё он не хотел больше говорить про свои семейные дела и завёл было речь про книги, он-то считал, что она много их читала, вот только пришёл солдат и доложил, что вода в чане уже вскипела, и спросил, пора ли поднимать её в купальню для госпожи. И та сказала, что пора, так как очень хочет выкупаться. И снова просила барона быть при ней.

«Этак скоро прослыву я камеристкой».

Тем не менее он, конечно же, согласился. Во-первых, зазорного в этом ничего не было. Виночерпием, конюшим или постельничим быть у представителей первых фамилий империи никакому барону не было зазорно. А наоборот — в том был немалый почёт. Во-вторых, более тут никого на такую роль не было, а госпоже нужна была помощь, в самом деле, не солдата же ей для того давать в купальню и не молодого офицера, а в-третьих… Генерал был вовсе не прочь долить в лохань купающейся маркграфине горячей воды и потом подать даме простыню после купания. Возможно, то от пары кружек пива было, но думалось ему, что он будет подавать принцессе простынь, и может такое статься, глаз от такой приятной вдовушки в сторону отводить вовсе и не станет.

Лохань спрятали за ширмой и наполнили водой, а генерал вышел из комнаты, чтобы госпожа могла насладиться купанием в одиночестве. Но дверь закрывать он не стал, чтобы слышать, если вдруг она позовёт его. Хмель и приятные мысли об обнажённой принцессе за стеной вовсе не мешали ему думать о делах. Волков глядел, облокотясь на перила балкона, как солдаты сносят вниз вещи и заполняют ими телеги, и понимал, что телег-то не хватит.

— Нейман, посмотрите в сарае, у колдунов была карета, она нам тоже пригодится, — ну не в телеге же везти маркграфиню, телег и так явно не хватало.

— Конечно, генерал, — отозвался офицер.

Но не только это волновало генерала, он также хотел знать почему в ущелье под западной стеной замка лежат женские трупы. И поэтому он добавил:

— Нейман, а ещё растолкайте там этого пленного, пусть притащат его сюда.

— Да, генерал, — отвечал капитан и принялся выполнять распоряжения.

И карет в каретном сарае оказалось аж две, и солдаты стали выкатывать их во двор.

«Видно, одна из них та, на которой приехала принцесса; впрочем нам обе не помешают».

Во второй он собирался ехать сам. А вот с пленным ничего не вышло: солдат, отправившийся поднимать раненого, вышел из-под лестницы, задрал голову и сообщил:

— Господин, а он подох!

Тут генералу и сказать было нечего. Подох! Мёртв! А ведь он пил воду из колодца в подвале. И в той же воде сейчас моется принцесса. Волкову тут стало вдруг нехорошо, тревожно, и он, постучав о косяк двери, спросил:

— Ваше Высочество, вы в порядке?

— В порядке, — донеслось из комнаты. Но она тут же поправилась: — Барон, распорядитесь, пожалуйста, принести мне пить. Уж больно горяча вода в купальне.

«Горяча вода?».

Генерал вздохнул и отослал солдата на кухню за кружкой пива. А потом увидал солдат, что как раз выкатывали из подвалов вторую бочку с вином, и того сержанта, что нашёл колодец.

Но они все были в порядке, ещё и смеялись, мерзавцы, — видно, кроме воды из колодца в подвале, они выпили ещё и вина из разбитых бочек. Точно выпили.

«Может, пленный сдох и не от отравы, а от раны».

Во всяком случае, генерал очень на то рассчитывал, а тут солдат вернулся с кухни и принёс кружку с пивом, Волков забрал у него кружку и спросил, чуть заглянув в покои:

— Ваше Высочество, принесли питьё, можно войти?

— Входите, барон, — донеслось из-за ширмы.

Он отдал шлем и подшлемник стоявшему рядом с дверью фон Готту: держите, — а сам переступил порог. Вчера генерал выходил из башни с топором, мечом и павезой на левой руке на пылающий двор, к десятку злейших врагов, мечтающих о его смерти, и сердце у него так не билось, как билось сейчас, когда он заходил в комнату купающейся принцессы.

— Я тут, Ваше Высочество, — произнёс он, остановившись у ширмы.

— Подходите, барон, — донеслось из-за неё.

И тогда он вошёл… Ну, маркграфиня была почти целомудренна, она находилась в лохани, в воде, но под простынёй, её волосы были хитро закутаны в полотенце, тем не менее Волков видел её великолепные плечи, не рыхлые и не костлявые, видел её красивые руки и… грудь почти полностью, мокрая простыня едва-едва прикрывала соски. Женщина придерживала материю, чтобы та не спадала. Лицо её раскраснелось от горячей воды, и она протянула свою руку к нему: давайте. И генерал передал ей кружку с пивом.

— Благодарю вас, барон, — маркграфиня улыбнусь ему. И тут же стала с удовольствием пить из неё. А так как простая глиняная кружка была тяжела для женской руки, она взяла её двумя руками, вовсе не