Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин

— Выходи, стрелять будем!

И когда из кустов никто не показался, он приказал близстоящим бойцам произвести несколько выстрелов по верхушкам кустов. Как только прогремели выстрелы, из кустов выполз один хунхуз и на ломаном русском языке закричал:

— Твоя стрелять не нада! Наша вся выходи.

Вслед за этим так же, почти ползком, выбралось ещё человек пять, они заявили, что больше никого в кустах нет, что остальные вместе с хозяином фанзы убежали в тайгу.

Послав двух бойцов проверить правдивость этого заявления, Силков вместе с вновь захваченными и опять связанными их собственными матерчатыми поясами хунхузами возвратился к фанзе. Приближаясь к ней, он услышал громкую брань какого-то человека и смущённые голоса находившихся там бойцов.

Вслед за группой Силкова к фанзе направились и пулемётчики, подходя, они услышали:

— Силка, да это ты! Что же ты наделал? Ты посмотри, кого ты убил-то? Дядю родного! Как же ты теперь в Майхэ-то покажешься, его сыновья с тебя с живого шкуру спустят! — кричал какой-то бородатый высокий мужик, ведя под уздцы пару взмыленных коней, запряжённых в телегу. На телеге, прикрытый рядном, лежал чей-то труп.

Силков подбежал к телеге, приподнял рядно и, схватившись руками за голову, горестно воскликнул:

— Дядя Игнат, да как же это? Вот несчастье-то!

Затем он повернулся к тому, кто держал за повод лошадей и, схватив его за грудки, затряс его и, свирепея, закричал:

— Какого же вы чёрта по дороге-то по ночам мотаетесь, когда знаете, что кругом хунхузы бродят? Почему не остановились, когда вас часовой окрикнул, хоть бы ответили что… Нет, ещё сильнее погнали! Что я теперь матери скажу, ведь это её любимый двоюродный брат был…

Крестьянин, испуганно моргая, старался освободиться от рук Силкова и запинаясь проговорил:

— Дык, понимаешь, Ефим, мы того, мы с пантами ехали, а ваш часовой-то, нерусский, как закричал: «Стой!», мы подумали, что хунхузы. Я говорю: ну их, панты-то эти, давай с телеги сиганём в кусты, пущай уж и лошадей, и телегу, моя телега-то, и панты забирают. А Игнат, он знаешь какой? «Как это, — кричит, — я со своим добром так, за здорово живёшь, расстанусь!» Вскочил на ноги, схватил кнут и давай лошадей настёгивать. Ну, тут стрельба поднялась, я, конечно, с телеги-то спрыгнул в канаву, у дороги залёг, а он дальше поскакал. А затем слышу, лошади встали. Что, думаю, такое? А тут твои ребята вместе с корейцем, который часовым-то, наверно, был, и которого мы испугались, подходят, слышу по-русски гуторят. Я из канавы вылез, они винтовки на меня. Я говорю, ребята, чего вы, я же свой, майхинский. Тут один из них спрашивает: «А где лошади, где второй?» Я говорю, наверно, в село уже доскакал, ведь кони-то как бешеные неслись. Ну, мы все прошли вперёд. Шагов двести сделали, смотрим, кони возле дороги стоят, телега в канаве, постромки за кусты запутались, а на телеге вон он-то и лежит. Я к нему: Игнат, вставай, это наши! А он не шевелится. Ближе подошли, а он мёртвый. Пуля прямо в затылок попала, наверно, там и застряла.

Силков сел на приступок фанзы и, обхватив голову руками, опустив её чуть ли не к самым согнутым коленям, без конца повторял:

— Ах, как же теперь? Что же я маме скажу?

Вероятно, он, поглощённый горем, и не слышал половину рассказа смущённо переминавшегося с ноги на ногу крестьянина. Первым нашёлся Жорка:

— Вот что, мёртвого не воротишь. Всё-таки они сами виноваты, хорошо хоть второй-то догадался спрыгнуть. Нам сейчас в Майхэ, конечно, показываться незачем. Сделаем так: отправим этих несчастных пантачей в своё село, пусть уж этот дядя сам объясняет и односельчанам, и сельскому совету, как погиб Игнат Силков, а мы, захватив пленных, отправимся в Шкотово. Так, командир?

Пантачами называли крестьян, занимавшихся не совсем законным добыванием пантов — рогов оленя, содержащих могущественное лечебное вещество пантокрин, особенно распространённое в восточной медицине. Во время интервенции, когда никакой охраны диких животных не было, многие крестьяне убивали оленей только из-за этих рогов, а потом панты продавали местным китайцам за довольно высокую цену. А те, обработав их соответствующим образом, через известные им каналы переправляли панты в Китай или в Японию, наживаясь при этом вдесятеро больше, чем платили охотникам. С приходом Советской власти такой промысел запретили, но многие продолжали нарушать этот запрет. Вот и родственник Силкова со своим приятелем возвращались после удачной охоты, имея в телеге десятка полтора рогов, в их село.

Силков безучастно кивнул головой. Также безучастно следил он и за сборами отряда. Нагрузив вторично пойманных хунхузов найденным в фанзе оружием и боеприпасами, окружив их плотным конвоем, отряд молча свернул с большой дороги и по узкой тропке, ведущей в обход села Майхэ, двинулся к Шкотову.

На другой день было собрано совместное заседание бюро шкотовских ячеек РКП(б) и PKСM. На этом заседании подробно разобрали происшедшее несчастье, и после заслушивания Ефима Силкова, Цоя и остальных бойцов отряда, пожелавших выступить (а на заседание были приглашены почти все бойцы отряда), пришли к выводу, что убийство Игната Силкова явилось следствием несчастного случая, что часовой действовал правильно. Все подтвердили, что слышали три выстрела, и что часовой должен был стрелять в не остановившихся проезжих, ими, в конце концов, могли и бандиты оказаться. Бюро поручило выехать в Майхэ коммунистам Шунайлову и Надеждину дней через пять, когда там немного поулягутся страсти после трагической гибели их односельчанина, честно и правдиво рассказать обо всём происшедшем, объяснить правильность поступка часового, а заодно и обратить внимание жителей села на недопустимость браконьерства. Особенно сейчас, когда в тайге бродят бандиты и отряды чекистов и красноармейцев, преследующие их, и между ними часто происходят перестрелки, при которых могут погибнуть посторонние люди.

Кроме того, предупредил Надеждин, добывание таким образом пантов является государственным преступлением, и задержанные с пантами будут предаваться суду, и в данном случае товарищ, сопровождающий Игната, избегнет этой участи только потому, что один из нарушителей закона уже и так тяжело пострадал, случайно погибнув.

* * *

Дня через три после описанного случая отряд Жака был вновь поднят по тревоге: в районе села Сица появилась группа русских бандитов в составе пяти человек. Прискакавший из этого села комсомолец сообщил, что бандиты, не сумев захватить скрывшихся председателя сельсовета, учителя и нескольких известных в селе большевиков, забрались в школу, предварительно разграбив кооперативную лавку, заставили жителей наготовить им всякой еды, принести самогонку, и,