Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Неправдоподобно. Но надо читать медленно, вдумываясь в вопрос. Ведь прочитать это можно за пару минут.

А настоящий-то допрос длится по несколько часов.

И второй допрос вечером, в тот же день.

И каждый день. Кроме выходных. Работа такая.

Несколько месяцев.

Еще раз подчеркну, что речь только о процессуальной стороне дела. Глупо это все в высокой степени, до невероятности.

И вот так и в таком же роде по кругу, по несколько раз и снова и снова. С поисками противоречий, сличениями показаний, очными ставками. На полном серьезе.

Кто поверит в серьезность дела, если следствие велось всего месяц? Написано, заполнено всего несколько страниц.

Был у меня знакомый, очень пожилой человек. Он, когда его после восьми лет лагерей выпустили, вернее, еще через много лет, когда реабилитировали, потребовал, чтобы ему его дело показали, следствия, как он утверждал, никакого вообще не было. Ни одного допроса. И добился, вынесли ему дело. Он его при свидетелях вскрыл, а там полная пачка неиспользованной, чистой бумаги. Только на верхней странице, поперек нее крупными буквами написано: «Враг народа». Без подписи. Без даты.

Хорошо хоть не пытали.

А так в рядовых случаях месяца недостаточно. Значит, больше месяца. Больше двух. Зарплата идет, и человек при деле. Важном, государственном деле. По два допроса в день. Когда следователь устает или, намаявшись, в отпуск уезжает, его свежий заменяет.

Никак не удается объяснить.

Попробую так: выберите самый грубый, самый политически крамольный анекдот и рассказывайте его самому себе много-много-много-много раз. Без улыбки. По двадцать пять раз подряд. Самому себе. Десять минут отдыха, в туалет сходить и снова. Две порции в сутки. Один выходной день в неделю, и так до марта. Мне кажется, что смысл фразы «за анекдоты сажали» от такой процедуры несколько освежится.

Или вот такая еще картина. Иногда, не каждый день, следователи собираются на совещание. Возглавляет полковник, начальник следственного отдела. Раз в квартал заглядывает сам начальник управления.

Лейтенанты, капитаны и майоры поочередно отчитываются о ходе следствия, с напряженными, озабоченными лицами пересказывают друг другу преступные анекдоты, наделяют их криминальными характеристиками. Ну, разве можно это делать серьезно?

Следят, чтобы у разных анекдотов характеристики не полностью совпадали. Серьезные, уважаемые люди. Значительные лица. Хорошая зарплата. Защитники государственных интересов. Анекдоты друг другу пересказывают…

Потом, усталые, приходят домой. Измучались, притомились, вспотели, под глазами круги. Заботливая жена не задает глупых вопросов. Вкусная еда, горячий чай, стопка водки с огурчиком собственного изготовления.

Только потом, уже в постели, ненавязчивый вопрос:

— Что, особенно злостный враг попался? (Еще какой! Ему скоро семнадцать лет исполнится. Сорок два килограмма чистого веса.) Подкулачник недобитый?

И он, сдерживая накопившуюся классовую ненависть, вкратце пересказывает ей подробности разоблачения гнусной банды яростных антисоветчиков, которые…

И они вместе негодуют.

Или, мне такой вариант куда как больше нравится, чокнувшись и хлебнув из стопки, он пересказывает любимой и понятливой этот анекдот, и они дружно хохочут. Дружно хохочут.

Но на всякий случай накрывшись с головой одеялом.

А потом она стучит на него.

Или это он стучит на жену и сам ведет следствие. Работа такая.

У него, следователя, есть же еще и досуг, друзья детства, рыбалка. И там, собравшись, они же тоже друг другу анекдоты рассказывают. В том числе и эти? Или только не эти? Как смешнее?

А на суде.

Суд, конечно, закрытый, даже родственников не пускают.

Ну хорошо, прокурор. Из той же обоймы. На моем третьем суде не старый еще майор прокуратуры Синицын (Вообще, небольшой птичий базар образовался: основной судья — Воробьев и секретарша — Галкина. И несколько других имен. Не в масть, но, с другой стороны, было бы уже неправдоподобно: один из заседателей — Абрикосов, другой Вишневский, а один из адвокатов — Киселев. Зато другой — Бимбад. Ефим Яковлевич) искренне бесновался. Таким орлом-соколом, державы хранителем тщился представиться. Тон вопросов убийственно язвительный. Выводы — клейма.

Но дома-то, когда он вспоминал, что он такое говорил про опасную деятельность пацанов, едва школу закончивших, неужели ему не было стыдно, противно?

Мог ли он, скажем, своим детям, глядя им в молодые невинные глаза, рассказать, чем именно он на работе за большие государственные деньги занимается?

Пропустим подневольных секретарш и конвойных. Но возьмем заседателей. Их двое. «Кивалы», как их называет юридически образованный народ. Они же, в общем, в среднем, — нормальные люди. Там, за пределами зала суда. Каково им всю эту ахинею за серьезное, важное принимать — не улыбнуться? Суд политический… Иногда по несколько дней. Как нормальному человеку за несколько дней разглядеть в щупленьких старшеклассниках злостных, социально опасных еретиков-преступников, смертельно угрожающих огромной ощериной, оружием империи? И не утратить собственной бытовой нормальности?

Тоже семьи, репутации. Но пусть они на самом суде молчат-кивают, но домой-то приходят, с женами делятся? Или запрещено, а то сам статью схватишь? Есть же у каждого лучший надежный друг, и вот ему (непосредственно на ухо, а проболтается — ото всего отрекусь) по пунктам пересказывает. Что? Не могу до конца просечь. Как можно ко всему этому серьезно относиться? Ну клянусь, не могу до конца, до души, до сердца проникнуть, в чужую шкуру, душу влезть.

Что все это за люди такие, мои соотечественники? Не понимаю и тех, кто за деньги, но за деньги все-таки понятнее. А нормальные, гражданские? Почему же они такие ненормальные. Сделать ничего не могут? Отвертеться. Подневольщина. Это понять можно. Крепостное право. Когда сами-то анекдот рассказывают — смеются? Не позволяют себе.

В другой бы стране смеялись?

Или возмущаются, что такие гнусные и политически опасные вещи за лохматые деньги враги за рубежом придумывают, а тут разносят, а наши несмышленыши поддаются, перестают нашими быть, проникаются, перерождаются, смеются, друг дружке пересказывают, в антисоветчину втягиваются, сгнивают насквозь?

Хорошо еще, что компетентные органы не дремлют. Бдят!

Может, месяц назад он, этот заседатель бедный, этот самый анекдот слышал и не проявил хваленой пионерской бдительности, и теперь уже ум в кулачок собрать не может, не в силах вникать в дело, пытается привспомнить, кто рассказал, кто еще присутствовал, к собственному допросу готовится.

Или задумывается, в какой глупой стране мы живем, без чувства юмора.

Нет, все-таки самое интересное — судья. Ну хорошо (или плохо) — анекдотчик, человек шутлявый, законов не знал, но судья-то!

Солидный человек с высшим юридическим образованием. Законник, человек грамотный, — профессионал. У него же и другие дела, убийства, ворье, хулиганье, разбой — уголовка. А