Брат, мой брат - Вера Вкуфь

Сглатывая пыль, я выдернулась из своего укрытия. Ни руки, ни ноги не слушались, а дыхание внутри дрожало. Оно будто бы передалось глазам, которые стали горячими и мокрыми. И выдохнуть у меня получилось с присвистом.

— Вить…

Когда Витька, стоя уже на верхней ступеньке, обернулся, лицо у него было чужое. Бледное, жёсткое и перекошенное гневом. Услышав оклик, он дёрнулся рукой в сторону, будто желая нащупать там что-то тяжёлое, чем можно обороняться. Я бы, наверное, даже испугалась, если бы у меня оставалась хоть капля сил на такое.

Витькины тёмные брови приподнялись, когда он разглядел меня, наверняка дурацкую и жалкую. Он соскочил на пол прямо с верхней ступеньки, а мне стало его очень жаль — такой он был растерянный и вообще напоминающий гномика.

А ещё мне очень, дико захотелось спать. Я почувствовала на своём лице дурацкую улыбку. И то, как мир покрывается каким-то пятнистым полупрозрачным тюлем, который окутывал меня с ног до головы и становился всё плотнее и темнее. Стало очень жарко и одновременно холодно, и мир отодвинулся за какую-то занавеску.

В следующий момент я узнала, что именно так теряют сознание.

Глава 11. Предвкушение весны

«Протокольная морда».

Такое выражение я раньше слышала, а теперь воочию наблюдала, что это, разглядывая мутноватые фотографии на стенде. Интересно, почему их повесили внутри отделения, а не снаружи? Видимо, чтобы сотрудники правопорядка не теряли бдительности.

Задев меня плечом, мимо прошла длинноволосая девушка в синей форме и на каблуках. Кажется, меня она в самом деле не заметила, но её плечо полоснуло меня чуть повыше локтя. Глядя на её стремительно удаляющуюся фигуру, я задумалась о тех, кто мечтает стать полицейским в детстве. Интересно, Витька хотел?

Можно, конечно, спросить — он сидит как раз недалеко на откинутом сиденье из коричневого кожзама, из-под которого местами пробивается цыплёночно-жёлтый поролон.

Витька — бледно-серый, и соскальзывает с меня взглядом, едва я смотрю в его сторону. Я делаю вид, что не чувствую затылком его глаз, а он делает вид, что совсем не переживает и не испытывает вину.

Честно — это глупо: чувствовать себя виноватым в произошедшем. К тому же, со мной ничего не случилось, а лёгкий обморок почти не считается.

Витька сказал, что ему позвонили соседи — как раз те, около которых припарковалась неизвестная машина — и сказали о троих неизвестных, которые проникли на нашу территорию. А до меня он не дозвонился — видимо, я уже ушла воевать с чертями. Тогда он сорвался с работы и сразу поехал домой. Обнаружил распахнутую настежь дверь и отсутствие в доме меня. Зашёл за угол и увидел двоих незнакомых и неприятных личностей. Дальше Витькино повествование было каким-то сумбурным, но у тех двоих потом обнаружили сотрясение мозгов или что у них там лежало в черепных коробках.

У третьего, который торчал в подвале — перелом челюсти.

Сейчас следствие вроде как подходило к концу, так что ходить в участок нам недолго.

Пропустив ещё двоих полицейских, я пересекла узкий коридор участка и опустилась на соседнее с Витьком кресло. Тот не успел проконтролировать лицо, я взглянул на меня с откровенно-взбаломошной тревогой. А потом опустил лицо и потёр ладони друг об друга.

— Ви-ить, — позвала я, заговорщицки наклоняя к нему голову.

Он развернулся ко мне всем корпусом, отчего под парнем будто сделала выдох кресельная обшивка.

— Вот скажи: все добрые люди такие? — издалека начала я.

— Чего? — конечно же, не понял Витька.

— Проблема добрых людей, — деловито продолжила я, — в том, что они считают себя виноватыми там, где нет.

Витька насупился, отворачиваясь.

— Я не считаю себя виноватым, — протараторил он. — Но я не должен был оставлять тебя одну…

— А я не должна была выходить из дома, — прервала я. — Хватит, а? Глядя на тебя, я чувствую себя какой-то придурочной. Не, ну так оно и есть по факту, но сколько можно себя грызть? Ты не виноват, я не виновата — виноваты эти козлы, которые, слаба Богу, побывали в больнице.

Про больницу я, наверное, зря — Витька, кажется, начал грызть себя ещё и по этому поводу, так что я поспешила продолжить:

— И вообще, если тебе будет легче — просто наори на меня и давай замнём.

Теперь Витька откровенно удивился:

— Почему мне надо на тебя орать?

— Потому что я совсем не думаю ни о себе, ни о других и только подвергаю всех опасности, — в моём голосе, наверное, впервые в жизни прозвучали мамины интонации. И я почувствовала, как щёки начинают глупо гореть.

Витька долго и пристально на меня посмотрел. И примерно через полминуты у него исчезла складка между бровями.

— Это случайность, — уверенно проговорил он. — С каждым могло случиться. И вообще — всё хорошо, что хорошо кончается.

— Вот и порешили, — поспешила подытожить я, обнаглев и коротко оглядевшись по сторонам, я плечом улеглась Витьке на коленки.

Мир вместе с ракурсом моего зрения тут же изменился, а Витькина ладонь торопливо легла на мой висок.

Впервые с тех событий я ощутила, как тело начинает нормально расслабляться.

Нас пригласили к следователю примерно через двадцать минут. В его кабинете, как и в его облике, настолько не было ничего примечательного, что я решила, что это маскировка — шпион всегда должен быть незаметным.

Буква закона диктует свои правила, и беседа вышла очень формальной, гладкой и совершенно не запоминающейся. Понятно только, что превышение самообороны Витьки вменять не будут. А ещё что в деле вроде бы была речь только об изготовлении и сбыче фальсификата.

— Подождите, а наркотики? — прервала я гладкую речь одновременно строчащего что-то следователя.

Он поднял на меня светлый взгляд, в котором даже промелькнуло что-то человеческое.

— Какие наркотики? — сразу насторожились они вместе с Витькой.

Я сразу ощутила, что сболтнула лишнего. Покраснела, наверное. Но продолжила.

— Наркотики в полиэтилене… — зачем мне понадобилось упоминать именно про полиэтилен? — Белые…

Повисла тяжёлая пауза. Наверное, в этот момент следователь думал о том, что ему сейчас придётся рвать начирканное и начинать с самого начала — «Ваши фамилия, имя и отчество…».

Но вместо этого его рука молнией метнулась под стол и коротко вытащил что-то.

— Это? — спросил следователь, кладя передо мной фотографию того самого пакетика.

— Да, — кивнула я.

Тут следователь впервые позволил себе улыбнуться в усы.

— Это краситель — «жемчужно-белый». Для ткани.

— А-а, — повержено протянула я.

Значит, накрыть наркопритон у меня не получилось. Обидненько, но ладно.

— Ваш дом уже давно использовали, как