Путь Вия. Из Малороссии на Украину - Дмитрий Павлович Губин

Петр Акимович начал собирать малороссийский фольклор и передал этот интерес по наследству своим детям и внукам. От матери же им с сестрой Ольгой (впоследствии – украинская писательница Олэна Пчилка) перешёл кондовый антисемитизм и обида на Екатерину Великую, которая разрешила евреям поселяться в их краях и жгучая зависть к тем губерниям, которые оказались за чертой оседлости. Где и как приобрела иммунитет к этой наследственной болезни дочь Пчилки Леся Украинка, до сих пор остается неразрешимой загадкой.

Пока Михайлик учился в гадячском уездном училище, полтавской гимназии и на первых курсах университета св. Владимира в Киеве. «Меня и некоторых других <…> украинцы бранили космополитами – слово, которое мы принимали за похвалу», – вспоминал позднее наш герой.

Основным интересом студента Драгоманова была история Рима, а темой написанного под руководством профессора Виталия Шульгина диплома – эпоха императора Тиберия. Поэтому все знавшие его очень удивились, что он выступил с эмоциональной речью во время провоза гроба с телом Тараса Шевченко через Киев.

Среди противоречивой действительности

Попав в Киев, Михаил вдруг обнаружил такую закономерность, что за Днепром обострён не только еврейский вопрос, но и польский:

«Польское движение имело большое влияние на мое политическое воспитание. Рожденный на левом берегу Днепра, я не имел наглядного понятия о поляках и сочувствовал им, как жертвам русского деспотизма <…>. Приехав на правый берег Днепра, в Киев, я увидел, что поляки здесь – аристократия, а не народ, и был поражён тем, что даже студенты поляки бьют своих слуг и ходят в костёлы, где усердно стоят на коленях (мы, студенты «русские», или «православные», все были горячие демократы, а в религии – атеисты). Вместе с тем мне бросилась в глаза нетерпимость поляков относительно русских и в особенности малороссов, или украинцев».

Неудивительно, что ещё в университете у него возникли разногласия с кумирами молодёжи того времени – Чернышевским, Добролюбовым и Писаревым – на тему сочувствия к польскому национальному движению. Для Драгоманова, который с детства за общими понятиями привык видеть их конкретных носителей, было неприемлемо приветствовать этих самых эксплуататоров и ксенофобов в роли союзников в освободительной борьбе.

Так у Михаила вырабатывается та уникальная черта, которая отличала его до конца жизни: он никогда не ходил в стаде и не пел в хоре. А самостоятельность мышления его постоянно заставляла окрестные стада и хоры, причём все возможные для того времени и вплоть до сегодняшнего дня, считать его или недостаточно своим, или совсем чужим.

Что же ещё видел Михаил Драгоманов такого, что не могли заметить ни из Петербурга, ни из польского фольварка?

Да то, что каждый регион России обладает своими особенностями, и это совершенно никак не учитывается ни центральной властью, ни панами-сепаратистами. По его мнению, только местное самоуправление с высокой долей автономии может гармонизировать отношения между частями империи, занять делом местные элиты и сделать их отношения с народом более вменяемыми.

Памятуя о безграмотности матери, ещё будучи студентом, он преподаёт в воскресных школах, чтобы повысить уровень столь любимого им народа. После университета он вместе со своим другом Владимиром Антоновичем занимается сбором и сортировкой малороссийского фольклора.

А ещё он на три года едет за границу, где окончательно убеждается в том, что в разных странах подход к освобождению народа от эксплуатации должен быть разным. Где-то это борьба сознательных рабочих по рецептам Карла Маркса, как в Германии, где-то это требование демократизации и совместных действий с поляками и евреями, как в Австро-Венгрии, а где-то – долгий путь к автономии через просвещение, как в России. И здесь не работают ни идеи эмигрантов Бакунина и Лаврова, ни авантюризм Нечаева, ни славянофильство в полной мере.

В общем, как сказал гораздо позднее Никита Сергеевич Хрущев: «Идеи Маркса – они, конечно, хороши, но если их смазать свиным салом, то будут ещё лучше».

Попутешествовав по Европе, Драгоманов убеждается в том, что не только социализм должен быть национальным, но и всякие иные универсальные идеологии обречены на нежизнеспособность. Например, панславизм.

Правда, он, оказавшись в Галиции, приходит к выводу, что по обе стороны речки Збруч живёт один народ и всячески пытается наладить коммуникацию между украинофилами через русско-австрийскую границу. Замечу, что сторонники малороссийской самобытности не были тогда ещё сепаратистами, да и сам Драгоманов постоянно и справедливо обижался, когда Михаил Катков и другие ему это приписывали.

«Или идти с новою Россиею в целом – как оно и volens nolens, если она за нас, – или создавать новую Украину, но по новым идеям. – Яс первыми, – а вторым не мешаю, но против старины бьюсь везде» (Переписка Михайла Драгоманова з Мелїтоном Бучинським 1871–1877 ⁄ Зладив М. Павлик. Львів: Вид-во НТШ, 1910. С. 169, письмо от 12 октября 1872 г., из Флоренции).

Поначалу дела Драгоманова в Киеве идут вполне успешно.

Он в 1864 г. становится приват-доцентом, а в 1873 – избирается штатным доцентом Университета св. Владимира.

В то время он входит в круг своего соавтора Владимира Антоновича, которого десятилетиями негласно именовали «ученым хохлом при генерал-губернаторе». Деятельности украинофилов способствует открытие в 1873 г. Юго-Западного отдела Русского географического общества, поддержанное киевским генерал-губернатором князем Александром Михайловичем Дондуковым-Корсаковым. Его работа оказалась вскоре всецело в руках членов «Громады», наиболее активными и влиятельными членами были Антонович, Драгоманов, и автор слов украинского гимна Павел Чубинский. В конце 1874 г. Драгоманов становится фактическим редактором «Киевского телеграфа».

В 1876 году власти замечают опасность украинофильства и приходят к оргвыводам.

И это не только знаменитый «Эмский указ» с ограничениями публикаций на малороссийском наречии, но и вполне реальные кадровые решения. «Киевский телеграф», хоть он и выходит на русском литературном языке, закрывают, Чубинского высылают в великорусские губернии, а Драгоманова увольняют с запретом преподавать в университетах Киева, Харькова и Одессы.

Эмигрант с особым мнением

Михаил Петрович отправляется за границу и больше в Россию не возвращается.

Он принимает предложение «Громады» стать ее представителем за рубежом – «Громада» располагала капиталом в 12 000 руб. и назначила Драгоманову ежегодное содержание в размере 1200 руб., и 1500 руб. было предусмотрено на издание украинского «непериодического журнала». Он обосновывается в Вене, а затем в Женеве.

Биограф Драгоманова Давид Заславский писал:

«Эмигрантская публика относилась с уважением к Драгоманову и несколько побаивалась его. Он был свой и не свой, – слишком учёный, слишком профессор и слишком, – на языке нашего времени, – «буржуй» для радикальной молодёжи.

Драгоманов не сторонился от эмиграции, но был в ней отдельный, особый. Ему не трудно было бы стать главарём кружка и создать