На изломе осени - Дарья Андреевна Кузнецова

за барона Рейнхарда, не способного удержать ни меч в ножнах, ни язык за зубами. Нет, господин мой, прекрасный владыка первого снега, я знаю, кем был мой отец — и я не виню тебя.

Она замолчала. И замерла, напряженная, как тетива.

Я тоже замолчал.

Я думал о стае, в которой псов становилось меньше. И о том, что через месяц не будет праздника в чертоге старшего моего брата, короля Падуба. И о том, как пахло дымом от костров без малого четыре века назад — и как ворочалось в Безвременье нечто, и как было от этого страшно.

А будет — страшнее.

— В моей стае нет места новой псице, — сказал я.

Адельхейд испуганно моргнула.

— Потому что у меня скоро не будет ни стаи, ни охоты, и самого меня тоже не будет. Не будет ни моих братьев, ни мира, в котором мы жили. И я, дева Адельхейд, тоже не хочу умирать — вот так. Бремя власти, — напомнил я. — Его выдерживают не все, а моя власть заканчивается, потому что в узор судьбы вплетена новая нить. Не моя.

Моя — истончалась, и не было рядом того, кто смог бы ее переплести иначе, как сделал когда-то давно.

Никого — кроме меня.

И кроме Адельхейд, судьба которой сплелась с моей, как кусты роз над могилами влюбленных.

— Останешься ли ты мне добрым другом, Адельхейд, и разделишь ли со мной остаток времени в смертной жизни?

Она посмотрела на меня недоверчиво, совсем как тогда, среди дольменов.

— Но разве…

— Все возможно, — ответил я на ее вопрос, повисший в воздухе, как горький полынный дым. — Если мир готов к этому или если воля твоя сильнее мира. Я не пытаюсь выиграть у судьбы, Адельхейд. Я пытаюсь сложить красивый узор. Пока еще могу это сделать.

Она посмотрела на меня, а потом на темное окно — свечи почти догорели, и мы стояли здесь, в полумраке, отделенный от холодной осенней ночи двумя тонкими стеклами — немыслимая роскошь четыре века назад!

Безвременье заворчало, чувствуя, как я ускользаю от него, и ветер ударил в стекла так, что те задребезжали.

— Да, — сказала Адельхейд. — Я останусь тебе добрым другом. И тебе, и твоей стае. Но смертную жизнь ты пройдешь сам, господин открытых дверей.

— Вот как? — удивленно переспросил я.

— Это месть за сны, — ответила она. — Ты же не думал, что я не пойму, почему мне снится охота?

— Достойный ответ, — усмехнулся я.

И назвал ей свое имя. То, старое имя, которым меня звали когда-то давно. То, которое могло бы вернуть меня самому себе, если подкрепить его правильным обещанием. То, которое знал ее отец — и не назвал ей, хотя и раскрыл много других моих тайн. Потому что за это имя я убил бы и старого барона, и его жену, и всех его детей, а тех, до кого не дотянулся, проклял бы до конца времен.

В те времена, когда у меня было достаточно власти, я убивал и за меньшее.

Татьяна Серганова. Брошенный вызов

Annotation

Что будет, если бросить вызов королю дикой охоты? Ингрид скоро об этом узнает.

Мрачный рассказ, написанный для сборника «На изломе осени».

Король

Сколько лет минуло тех пор, когда Дэн оставил пост и ушел вслед за своим сердцем, оставив ему корону? Сколько зим и весен пролетели, сменив друг друга? Новый король дикой охоты не знал. Да и не желал знать. Зачем думать о том, что давно осталось в прошлом? Переживания, чувства, эмоции — все это было в той, другой жизни, в которой он еще умел радоваться и наслаждаться каждым мгновением.

Теперь же его дни стали одинаково серыми, скучными и пустыми. И чем больше времени проходило, чем дольше алый терновый венец украшал его голову, давая власть над душами и мертвецами, тем мрачнее он становился.

Даже великий праздник Самайна, день всех святых, перестал не то что радовать, вызывать хоть какие-то эмоции. Короля абсолютно не волновала страшная ночь великого суда, когда по его воле просыпались духи, поднимались мертвецы, а злобные адские псы разрывали тишину жуткими воплями, дрожа тот предвкушения и долгожданной гонки за грешниками. Это раньше король наслаждался каждым мгновением безумной охоты, агонией загнанных жертв и их кровью, буквально упивался, утоляя жажду мести и воздавая грешникам по заслугам. Сейчас великая призрачная охота не будоражила сознание. Великий повелитель адских созданий как будто заледенел, превратившись в одну из мрачных статуй, которые украшали его огромный, застывший между мирами, замок. В его подземельях за словно бы сотканными из тумана стенами, томились грешники, ожидающие неминуемого суда и расплаты за грехи, которые невозможно было скрыть. Один взгляд короля, и они сами перечисляли все, что успели натворить, а потом принимались молить о пощаде. Ни один до сих пор не промолчал.

Король порядком устал от бесконечной мольбы и жалких обещаний. Уже давно никто не видел улыбки на его губах, куда-то пропал и ужасный оскал. Теперь его лицо напоминало маску равнодушия, а в глубине светло-голубых глаз поблескивали снежинки. Именно так выглядел совершенный предводитель мертвых, который одним своим видом внушал страх и трепет.

Все воспоминания о прошлом давно исчезли, спустя столетия стерлись из памяти. В голове порой всплывали какие-то жалкие обрывки, и имя, данное ему при рождении. Эдвард. Да, именно так его звали когда-то.

И вот настала очередная ночь Самайна, ночь охоты за грешными душами. Призрачное воинство уже давно построилось на площади, адские псы выли от нетерпения. И вот перед самым открытием портала между мирами к подданным вышел король.

Окинув равнодушным взглядом разномастное войско, он посмотрел на своего верного помощника, который в ожидании приказа остановился чуть в стороне.

— Все ли готово к охоте, Арей?

— Да, повелитель, — почтительно склонив голову, отозвался помощник.

— Хорошо.

Король приподнял руку, заставив воздух рядом с ним заклубиться. Завыл ветер, громко загрохотал гром, и окружающее пространство пронзили яркие вспышки молний. Постепенно все стихло, и тогда рядом с повелителем материализовался черный жеребец с белоснежной гривой. Словно сотканный из ветра и непокорной стихии, он резко взвился на дыбы, а когда опускался, из-под копыт полетели искры. Это был Буран — верный друг и соратник повелителя.

Ловко запрыгнув в седло, король поднял кулак и возвестил на