Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

губернии. Первый год все шло по-старому. Мы сытно питались и не терпели недостатка ни в чем. Но уже в середине <19>18 года большевики дали о себе знать, объявили, что имение не наше, а принадлежит государству. И поэтому они без всякого стеснения отбирали лошадей, коров, разрешили крестьянам косить траву на наших лугах и рубить наши леса. Так мы прожили еще полгода в постоянном страхе, что и нас самих выгонят. И в этом власть не заставила себя ждать. Рано утром, уже осенью, приехал комиссар с двумя красноармейцами и предъявил ордер на арест моего деда. Но, к счастью, моего отца и дядю (гвардейского офицера) не арестовали, потому что не имелось на то ордера. Дядя сейчас же уехал на румынскую границу, а мы в Петроград. Мою бабушку также выселили из имения, и она уехала в соседний город. Моего деда, старика 75 лет, мерзавцы продержали 6 месяцев в тюрьме, откуда он вышел совсем разбитым.

Когда мы прибыли в Петроград, город уже голодал, чувствовался недостаток хлеба, и нечем было отапливать дома. Мы в этой обстановке почувствовали себя ужасно; вместо мяса, молока и белого хлеба деревни мы перешли на селедку, воблу и черный хлеб, наполовину смешанный с овсом. Маме пришлось мыть полы, стирать белье, готовить обед и исполнять всю грязную работу. Как это было тяжело первое время… Потом привыкли. Позднее лепешки из очистков картошки, запеканки из тех же очистков с примешанной кофейной гущей, овсяный хлеб с примесью муки только для скрепления, дохлая конина для супа составляли нашу пищу. Есть пшенную кашу было высшей степенью блаженства. В городе – постоянные аресты, расстрелы… Красноармейцы оцепляли улицы и всех пойманных отправляли на общественные работы. Под конец, уже во время гражданской войны, когда белые были недалеко от Нарвских ворот, в городе рыли траншеи, устраивали баррикады.

Как мы ожидали прихода освободителей… Большевики были в отчаянии, но вдруг белые отошли… и с ними погасла последняя искра надежды! Чтобы не чувствовать голода, некоторые затягивались кушаками до тех пор, до каких было возможно. К концу 1919 года мы буквально умирали. Отец, входя на первый этаж по лестнице, рассказывал, что он, придя наверх, задыхался и с трудом волок ноги. Но от смерти нас спасли большевики, им нужны были специалисты (мой отец профессор по почвоведению). И они выдали так называемый профессорский паек, и паек очень основательный: 15 ф<унтов> мяса на месяц, хлеба вдоволь, сахара и т. д. Мы ожили… уже не чувствовали постоянного голода и не сидели в шубах дома. Я учился тогда в советской школе (Единая трудовая школа), там было, как и везде, полное разрушение – поломанные парты, грязь, беспорядок. По две, по три тетради на человека для всех уроков. Неимение чернил. Писание ужасными советскими карандашами. Учебники только у преподавателей, ученики учили по конспектам. Закон Божий и латынь выведены из преподавания. Писание по новому правописанию (это, кажется, единственное, что введено удачно большевиками).

Хотя все были заняты своим делом, но тем не менее везде чувствовался большевистский гнет, аресты продолжались и расстрелы не прекращались. Вспыхнуло Кронштадтское восстание, опять луч надежды… Гремели пушки, все население высыпало на крыши. Но большевики хитры, они через агентов распространили в рабочих слух, что восстание не состоится (рабочие по соглашению с матросами должны были выступить), и поэтому, когда восстание вспыхнуло, рабочие не выступили. И большевики, понеся огромные жертвы, взяли Кронштадт. Следствием Кронштадтского восстания явился НЭП (новая экономическая политика). Большевики увидели, что все население недовольно, и им пришлось уступить – так кончался коммунизм.

Селитренников Митрофан

Мои воспоминания от 1917 года до поступления в гимназию

В 1917-м я жил на берегу Черного моря в Туапсе. Мы поселились в своем заводе, недалеко от города. Летом там было чудно, со всех сторон окружали высокие горы, покрытые темными лесами. Посреди завода протекала маленькая горная речка, она летом едва текла, а весною начинает бурлить и подниматься из берегов, затапливая большое пространство. Так жили все лето. Затем разнесся слух, что наступают большевики. Захватив все необходимое, мы поплыли на шхуне в Сочи. Плыли всю ночь, погода была чудная. В тумане моря серебрилась луна. Но зато в шхуне не было особенно приятно путешествовать. Она протекала со всех сторон, и все время погружалась. Кое-как доплыли до Сочи. Сочи мне очень понравился: это маленький городок, расположенный у моря, и весь утопал в зелени. Мы поселились в гостинице на обрывистом берегу моря. В то время Сочи заняли грузины: они являлись полными хозяевами города.

Прожив мирно 2 месяца в Сочи, мы уехали в Новороссийск. Путешествие было тихое, правда, мотор на шхуне был такой, что каждый час приходилось останавливаться. Путешествие по берегу Черного моря дало мне возможность видеть неприступные черные скалы и неприступный берег. Наконец мы добрались до Новороссийска (тут жил гене<рал>). Он был средоточием военных сил, тут был главный штаб Алексеева. В Новороссийске была лихорадочная, взвинченная жизнь: все суетились, бегали без цели, сами не зная куда. Но зато тут и были ветры… Мы жили около моря. Утром я вышел на набережную. Дул ветер, он все усиливался и усиливался. Море разбушевалось, огромные каскады волн разбивались об темный каменный мол. Море кипело. Утлые парусные корабли носились по морю – их сорвало с якоря. При мне один из них, подкинутый огромной волной, разбился об мол. Волна же, с торжеством разлетевшись на миллионы брызг, отошла. Взошло солнце. Туман постепенно рассеивался. Море начало утихать; на серебристых барашках заиграло и заискрилось солнце.

Тут мы прожили около года. Вести с фронта были тревожные, большевики наступали. В то время Туапсе захватили местные большевики, которые в скором времени были свергнуты. Мы отправились опять в Туапсе. Зимою уехали в Кубанскую область, в станицу Хадыженскую. Кубанские казаки жили мирно, сюда еще не проникали волнения и пропаганда. Но зато зима была чудесная. Выпал глубокий снег. С высокой горы я катался с другими мальчиками. Сани летели очень скоро. Однажды я чуть не попал в прорубь, если бы не задержали. Особенно хороши были утренние прогулки. Небо совершенно чистое, кое-где на горизонте рассеивался последний туман. Солнце вставало и красноватым отблеском освещало снег. Морозный снег похрустывал под ногами. Тут было хорошо жить, в этой патриархальной семье казаков.

Весной были в Туапсе. На город двигались большевики. Спали тревожные ночи. По улицам слышалась стрельба, тарахтели пулеметы, изредка где-то далеко громыхали орудия. Было тревожно. Мы думали ехать в Батум. Сели на большой транспорт. Путешествие было ужасное, пароход