Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

Глава третья

Начало пути в литературе

В июне 1923 года Шварц уехал погостить к отцу в Донбасс и распрощался с Корнеем Чуковским. В поездку он пригласил Михаила Слонимского как самого близкого из «серапионов». Друзья отправились на соляной рудник имени Либкнехта под Бахмутом (позже Артемовск), где в то время работал Лев Борисович.

«Нищий, без всяких планов, веселый, легкий, полный уверенности, что вот-вот счастье улыбнется мне, переставший писать даже для себя, но твердо уверенный, что вот-вот стану писателем, вместе с Мишей Слонимским, тогда уже напечатавшим несколько рассказов, выехал я в Донбасс, – вспоминал Шварц. – Весна была поздняя. Несмотря на июнь, в Ленинграде (тогда Петрограде) листья на деревьях были совсем ещё маленькие… Дорогу не помню. Помню только, как наш поезд остановился на крошечной степной станции Соль, в двенадцати верстах от Бахмута. Мы вылезли. Нас встретил папа, которому в те дни было сорок восемь лет. Его густые волосы были подернуты сединой. Бороду он брил, так как она и вовсе поседела, но усы носил – их седина пощадила. Я с удовольствием издали еще, высунувшись в окно, узнал стройную, высокую, совсем не тронутую старостью отцовскую фигуру. Мы не виделись с осени 1921 года. Он мне очень обрадовался. Приезд Слонимского, о котором я не предупредил, его несколько удивил, но даже скорее обрадовал, – писатель! Папа был доволен, что я приблизился к таинственному, высокому миру – к писателям, к искусству… Поэтому Миша, представитель религиозно-уважаемого мира людей, “из которых что-то вышло”, тоже обрадовал папу своим появлением у нас в доме. И вот мы сели на больничную бричку, запряженную двумя сытыми конями, и поехали на рудник. Степь еще зеленая лежала перед нами. И на меня так пахнуло Майкопом, когда увидел я дорогу за станцией. Пожалуй, тут дорога была более холмистой. Ехали мы среди травы, которую солнце еще не выжгло. Кобчики носились над степью. Всё это вижу так ясно, что не знаю, как описать… Привезли нас в белый домик, где у отца была квартира. Две комнаты и кухня…»

В одну из комнат Лев Борисович поселил гостей. Они устроились на полу, набив матрасы соломой. Позже к ним присоединилась Гаянэ, для которой в этой же комнате установили арендованную у соседей железную кровать.

«Я был принят радушно, как один из приятелей сына, как этакий чеховский Чечевицын (Шварц не преминул назвать меня так, знакомя с родителями), – вспоминал Слонимский. – Лев Борисович Шварц, из старых земских врачей, по специальности хирург, словно сошел со страниц чеховского рассказа, и под стать ему была дородная, приветливая жена его, Женина мать Марья Федоровна. Всё в них было прелестно чеховское, и “Чечевицын” прозвучал естественно и непринужденно».

На следующий день после заселения Лев Борисович повел их на рудник. Вместе они обошли весь поселок, сверкающий белизной мазанок, изобилующий вишневыми деревьями, растущими в палисадниках, и подсолнухами, пробивающими себе путь вдоль дорог. Получив все разрешения, они спустились в шахту, где перед ними предстало белоснежное царство соляных выработок, настоящий мир Снежной королевы в его ослепительной арктической красоте.

* * *

Когда пришло время возвращаться в Петроград, произошло событие, которое, как вспоминал Шварц, перевернуло всю его жизнь. Слонимский отправился в Бахмут, чтобы забронировать билеты на обратный поезд. Заодно он решил завязать связь с местными литераторами и зашел в редакцию газеты «Всероссийская кочегарка». В редакции Слонимского встретил белокурый молодой человек, сидевший за секретарским столом. Слонимский представился литератором из Петрограда и сказал, что хотел бы познакомиться с местными литераторами. Симпатичный молодой человек выслушал его и попросил подождать, пока он сообщит редактору о его визите.

Далее события развивались фантастическим образом. Через минуту из кабинета редактора почти выбежал маленький, круглый человек в распахнутой рубахе и чесучовых брюках. «Здравствуйте, я очень рад, – возбужденно сказал он, взяв Слонимского сразу за обе руки. – Простите меня, я не специалист, только что назначен. Но мы пойдем на любые условия, чтобы Вы согласились быть редактором нашего журнала». Он привел Слонимского в свой кабинет, усадил его на диван и сел рядом. Белокурый секретарь молча стоял рядом. «Я так рад, так счастлив, – продолжал редактор, – что Вы зашли к нам! Договор можно заключить немедленно, сейчас же! Пожалуйста! Я вас очень прошу!»

Слонимский был ошеломлен и озадачен таким приемом и не мог вставить ни слова. Редактор горячо обратился к нему с просьбой организовать работу журнала. «Ведь вы из Петрограда!» – воскликнул он с надеждой. Узнав, что Слонимский приехал из Петрограда с товарищем, он пригласил и Шварца и попросил белокурого секретаря по фамилии Олейников немедленно всё оформить.

На рудник Слонимский возвратился в линейке губисполкома, кучером сидел милиционер. Навстречу из домика Шварцев вышли вместе с Евгением его изумленные старики. Выслушав новости, Лев Борисович ушел к себе в комнату, и все услышали, как скрипка его запела «Сентиментальный вальс» Чайковского, окрасивший внезапную перемену в судьбе молодых людей в лирические тона.

«Петит… Нонпарель… Корпус… – бормотал Шварц, обращаясь к Слонимскому. – Как достать учебник шрифтов? Слушай ты, редактор, какие вообще бывают шрифты?» Почему-то ему казалось, что главным его занятием будет работа со шрифтами.

На следующий день они проделали пешком двенадцатикилометровый путь до Бахмута и, съев по дороге в редакцию «Кочегарки» по порции мороженого «тромбон», почувствовали себя вполне готовыми к исполнению новых обязанностей.

В редакции их встретил Николай Макарович Олейников, будущий поэт и детский писатель, не скрывший от них, что это он – виновник вчерашней фантасмагории. К тому моменту на Донбассе уже было принято решение об организации первого литературного журнала, но опыта было мало, и Олейников, жаждавший выхода журнала в свет и знавший о существовании «Серапионовых братьев», воспринял внезапное появление в Бахмуте двух молодых литераторов из петроградской литературной молодежи как подарок судьбы. Редактор был энтузиастом, преисполненным веры в новую литературу, людей и будущее и жившим пафосом больших надежд. Олейников сообщил ему, что прямо сейчас в редакции находится проездом знаменитый пролетарский Достоевский, которого надо во что бы то ни стало уговорить, чтобы он помог в создании журнала.

В результате редактор сделал всё возможное, чтобы удержать Слонимского и его друга, и предложил Слонимскому организовать при газете журнал «Забой». И Слонимский согласился, но поставил условие, что секретарем журнала останется Шварц. Было решено, что Слонимский и Шварц съездят в Петроград, вернутся и всё наладят. И они уехали, чтобы вскоре вернуться обратно.

На Донбассе Шварц изменился по сравнению с Петроградом, он стал спокойнее и увереннее. «Здесь, под ясным, синим, не петроградским небом, понятней становились живость и веселость Шварца, острота и пряность его фантазии, которые он, южанин, принес нам на Север, – вспоминал