Российский колокол №7-8 2019 - Альманах Российский колокол

занавески перед спальником. Гмыря узрел в полутьме деда, ставшего вдруг неимоверно драгоценным, сердечно уютным в своей бомжовой реальности. Старик лежал на боку, скрючив громоздкое тело, укрывшись с головой одеялом.

– А ты… вы откуда? – Мелкая ледяная дрожь, зародившаяся в груди, расползалась по телу дальнобойщика.

– Второй некорректный вопрос. Но продолжим исключение: я из Америки. Если суммировать два конфиденциальных мегабайта – в этой кабине нагло материализовался и морочит вам голову американский шпион, прохиндей не от мира сего.

Шофёр цепенел в накатывающемся обмороке.

– Э-э, милейший, да ты совсем раскис. Глуши мотор, выключай фары, аккумулятор посадишь.

Гмыря повернул ключ. В провальной тиши потянулся к панели. Пальцы елозили по клавишам, не находя выключателя фар. Пришелец прицелился, ткнул клавишу. Столбы света перед машиной, упиравшиеся в ствольную чащобу, рухнули. В обвалившейся на машину тьме, настоянной на утробном безмолвии, возбудился ветряной посвист. Ветрило шнырял за герметичным мирком кабины, егозливо посвистывал в железных щелях КамАЗа. Планета, как обгрызаемый финансовыми крысами полу-труп в космической прозекторской, корчилась в наползающем небытие.

– Время итогов, шеф. Ваша работоспособность как водителя – ноль целых пшик десятых. Ваши дальнейшие действия логически неизбежны: тотальный отдых со всей привальной атрибутикой. – Возник в сознании Гмыри голос.

Два сбесившихся желания буйствовали в голове шофёра: домо-ой, где много ледяной водки! И чтобы испарился кошмар, облепивший его удушливым коконом.

– Ехать надо… до дома час остался! – простонал подопытный, вжимаясь в железную, реальную и надёжную дверь.

Пришелец закинул ногу на ногу, задумчиво усомнился:

– Надо ли рогатому домой? Вот вопрос всех времён и народов. Воспользуйтесь советом, Степан Изотыч, я их даю нечасто на бытовом уровне, вне чертовщины и сайентологии. Вам домой категорически не нужно.

– Надо! – упёрся рогами Гмыря. «Домо-о-ой! Водки!!!»

Пришелец вздохнул. Вытянул губы трубочкой, засвистал арию Герцога из «Риголетто»:

– Как знаете, дражайший… я предупредил. Теперь вскрываем ситуацию хирургическим скальпелем. Это больно, но целебно. Вас не ждут дома, шеф. Людмилу Марковну от мерихлюндии и одиночества утешает сосед Вася Зюкин. Утешает, в отличие от вас, напористо и мастеровито. Зачем вам убыточный мордобой Зюкина? Вася занял у вас пять тысяч. Так не отдаст ведь, подлец, вашим мордобоем оскорблённый. Ку-ку… шеф… вы меня слышите?

Гмыря не слышал. Его глаза, налитые всклень болотным ужасом, впились в ногу гостя, заброшенную на ногу. Из-под штанины взблёскивало лаковой чернотой раздвоенное, здоровенное копыто. Пришелец проследил взгляд водилы, согласно покивал головой:

– Да-да, кошмарит с непривычки. Но, милейший Степан Изотыч, согласитесь, подобная обувь несравнимо практичнее вашей. Не изнашивается, не требует ремонта и универсальна для всяческих природных безобразий: от дождя и слякоти на земле до трескучих морозов во время прогулок в стратосфере. Прошу прощения, заболтал вас. Ваша дальнобойная сущность оглушительно вопиет о потребности выпить. Почему бы и нет перед сном?

Пассажир сунул руку за спину, достал бутыль беленькой, протянул её изнывшему в грозной маете Степану:

– Вот она, радость ненаглядная. Примите от души. И всё затянет розовым туманом. Проспитесь и – домой, в абсолютном одиночестве, к заждавшейся супруге.

Гмыря глотал из горла, в глотке булькало, зубы стучали о стекло. Гость озабоченно фиксировал стремительно падающий уровень пойла. Остановил процесс на последней четверти.

– Стоп! Настоятельно советую прерваться, утром промилле зашкалит до безобразия. Вам жутко хочется спать, товарищ гой. И ещё одного хочется: уйти с работы. Не болтая лишнего, исчезнуть из города и разводить пчёлок в соседней Калиновке, на пару с закадычным друганом Заболотным. Милейшее дело, уверяю вас, и куда более доходное, чем вертеть баранку. А теперь спать!

Отнял бутылку, завинтил пробку, положил рядом. Чугунная тяжесть неодолимо смыкала веки дальнобойщика. Он дал им волю, закрыл глаза, откинул голову на подголовник. Чёрный, стерильный от всяческих переживаний эфир втёк и заполнил всё тело. Мир съёжился в булавочную головку, затем в игольное острие и исчез в бездонной тьме. Пришелец приподнял веко соседа: он спал мертвецким сном. Пассажир раздвинул занавески спальника. Сдёрнул одеяло с куклы «старика», сложил в портфель бомжовую одежду, заправил постель. Затем сунул пальцы в карман Гмыри, выудил пятитысячник. Стащил с ног копыта, сунул их в портфель – там лежало ещё два таких же. Дело было сделано.

Пассажир вышел из кабины в ночь. Лесная чащоба – гигантское и родное до боли чудище, где ему когда-то заботливо втыкали лезвие ножа в ладони и рвали кожу шиповником – это чудище зазывно дышало в него материнской лаской и негой.

Сюрпризы Альма-Матер

Сохраняйте мудрость Божию и иночеловечью, спущенные вам с небес, делитесь ею с разумным ближним в меру сил своих. Не делитесь с язычником мудростью тайной, могущество умножающей, ибо станет она отточенным клинком в руках младенца, ещё не вызревшего в знании и ЛАДЕ.

Заповеди Бога Сварога

Ичкер, оставивший водителя на трассе, знал, что зарезервировал себе «чёртовым вкраплением» в кабине у водителя несколько часов. Он шёл – скользил, лаская подошвами листвяную прель тропы. Она была единственной, ведущей вглубь лесного полигона, нафаршированная жёсткими сторожевыми сюрпризами. Тропа была своя, надёжная до боли, топтаная-перетоптанная прежде. Она бесшумно принимала, гасила в листвяной перине бесчисленность сторожких лап, копыт, людских ступней.

Прохладный, невесомый полог тьмы, её накрывший, пронизан был грибницей приглушённых звуков. Лесной оркестр из сверчковых трелей и шорохов листвы, истомной исповеди «сплюшек» звучал нежнейшим пианиссимо. В него лишь изредка вульгарным форте: «У-ух-х!» – втыкался филин.

Всё было прежним, кроме стволового обрамленья. Десятилетие назад лесные прутики по сторонам, отчаянно, на цыпках тянувшиеся к свету и простору, взматерели. Ольховый и берёзовый подрост раздался в толщину. Уже не прежний хилый табунок, трепещущий в шальных ветрилах, теснился по краям: вздымалась к небу стволовая рать берёз, ольхи и клёнов в мужскую ногу толщиной.

В нём пробудился и кольнул протуберанец любопытства: межстволье, промежутки те же?

Отвернул борт куртки, нащупал овальный бугорок на металлической пластине, вшитой в сукно, сдавил пальцы. Чуть слышно хрустнуло. Из отворота белесой спицей вырвался луч света в мизинец толщиной, вонзился в чёрный прогал меж двух деревьев, уткнулся в перехлёст лозин, усеянных загнутыми шипами. Ичкер щелкнул кнопкой вторично: не скис ли за дорогу его спасатель и оруженосец, надёжный взломщик всех препятствий? Луч накалился плазменным сияньем. Его конец, упёршийся в шипастый прут, пульсируя, застыл. Лозина, полыхнув алмазной вспышкой, дёрнулась, сломалась. Всё правильно и всё как прежде. Прогалы меж стволами непроницаемо и грозно щетинились шиповником: тропа не отпускала от себя ни зверя, ни человека.

Пронизывая крючьями шипов листву, лозина рухнула на куст. Тот вдруг всполошённо взорвался. Из-под него с прострельным треском выпорскнул