Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

уйдешь на фронт в штрафной батальон… А ты, Семен, одевайся и – марш на работу! Этот костюм тебе от товарища Лысенко: авансовая премия за ударный труд. И чтоб не менее двух норм в смену выполнять! Смотри, не подводи, проверять буду…»

По рассказу Голдена, Сенька действительно не подвел – стал ударником труда, был награжден за трудовую доблесть. Костюм шевиотовый, конечно, прогорел быстро на работе. А когда к концу войны он решил жениться, ему от дирекции вручили ключи от семейного барака.

«Открыли комнату, – продолжает Николай Голден. – Видят, посередь каморки на полу большой сверток лежит. Ну, распаковали его. А там… Что бы вы думали? Новый костюм Сенькиного размера: тютелька в тютельку! И – платье для невесты. Да еще на бумажке карандашная записка от руки: «Спасибо тебе, Семен, за твой беззаветный труд». И подпись – Славский…»

Похоже, именно тогда на Урале пошли легенды про Славского, которые сопровождали его потом в бытность главы Средмаша. И рождались они не пустом месте. Больно уж яркий это был человек – не зря уже тогда его прозвали «Ефимом Великим»!

Характеристика его директорства Уральским алюминиевым заводом во время войны от лица того же Николая Голдена похожа на «гимн»:

«Славский всю войну пластался здесь рядом с нами (рукою можно было потрогать!) – живой и всемогущий, каждое распоряжение, каждый поступок его сразу становились известны тысячам. Тут все ясно и понятно. Слово Славского для нас было – закон. Нет, пожалуй, что-то большее. Оно для нас означало истину и справедливость сразу в последней и высшей инстанции… Ведь люди здесь просто молились на Славского. И даже не как на икону, а как на самого Господа Бога или, по крайней мере, как на исполняющего обязанности Всевышнего. И любили, и боялись, и трепетали перед ним. Причем не со страху, а от всеобщего напряжения сил» [51. С. 48].

Можно, конечно, и культом личности это называть, а можно и – доверием народа. В любом случае такое отношение к себе людей надо заслужить. С должностью оно не дается.

К Славскому обращались хоть по производственной нужде, хоть по своей личной. Сегодня это кажется удивительным, однако даже от мелочей Ефим Великий не отмахивался, не переводил стрелки на помощников, заместителей или вообще в никуда, как позже повелось у большого начальства. У Славского все решалось немедленно и по справедливости: к нему обратились, он тотчас же и решал.

Свидетельств о том, как решал вопросы Ефим Павлович и как он относился к людям, осталось немало. Вот еще одно из них, относящееся к концу ноября 1941‐го. Вспоминает уроженец Каменск-Уральского, металлург и изобретатель Яков Рояк, в войну подростком работавший на УАЗе: «Дети в школах падали в голодные обмороки. Тогда две учительницы пошли на прием к Славскому. Понятно, сколько у него было забот и хлопот. Он мог бы сказать – есть ГОРОНО, я при чем тут? Но он внимательно выслушал учительниц и сказал: «Решим эту проблему». И ведь он решил: организовал подсобные хозяйства, подобрав для этого окрестные колхозы и совхозы. В итоге во время всей войны 6500 детей Каменск-Уральска получали бесплатный обед. И мы даже в каникулы ходили в школу на всякие мероприятия, чтобы покушать. И рабочим за вредное производство каждый день выдавали бутылку свежего молока. А еще приказал, когда в столовой чистили картошку, не выкидывать срезанное, а всем семейным людям на пустырях, которые были возле ТЭЦ сажать очистки и глазки на выделенных каждой семье сотках. Землю перед этим вспахивали заводским трактором. Мало того, Славский организовал доппитание еще и в городских больницах. Никто у него за это не спрашивал, а могли наоборот еще и голову снести» [128].

Последнее у сегодняшнего читателя может вызвать недоумение: за что «голову снести»? Дело в том, что инструкции Госкомитета обороны строго-настрого заказывали перераспределять рабочую «пайку» на лиц, не занятых непосредственно в оборонном производстве. И голодные дети не были исключением.

Пока подсобные хозяйства не начали давать урожай, Славский смог как-то договорится о поступлении в Каменск внефондовых продуктов питания. Резон у него был простой, но железный: рабочие недоедают, потому что несут часть своей пайки своим и соседским детям.

Примечательно, что через год подсобные хозяйства УАЗа смогли не только кормить всех городских детей и обеспечивать дополнительное питание заводчанам, но и поставлять продукты государству!

И это тоже характернейшая черта Ефима Павловича как руководителя: и в дальнейшем он всегда брал производственные задачи максимально широко, по-хозяйски и по-государственному. Не ограничиваясь узкой задачей плана выпуска продукции, сразу же вникал в жизненные проблемы людей, решал на годы вперед «попутные» задачи других направлений, которые ему никто не вменял в обязанность решать.

Удивительно, но в середине войны завод под руководством Славского смог откликнуться на нужду городских школ в… школьных принадлежностях. А именно из сверхпланового «крылатого металла» изготовить алюминиевые чернильницы. Наверное, больше нигде в мире во время «войны крыльев» ничего подобного не делали…

Еще несколько штрихов в этом ключе: в 1942 году в городе усилиями Славского при заводе был открыт техникум. А в январе сорок третьего – в самый разгар Сталинградской битвы, когда судьба страны висела на волоске, – в Каменске-Уральском при содействии директора завода открылась… детская музыкальная школа. По местной легенде, в эту школу Ефим Павлович даже передал пианино своей дочери. А в 1944‐м начал строиться ДК УАЗа – до сих пор самое красивое здание в городе. Его проект Ефим Павлович годом ранее заказал заслуженному архитектору РСФСР из Свердловска Владимиру Емельянову.

Строительство Дома культуры УАЗа. 1943 г.

[Из открытых источников]

У Славского была и другая потрясающая способность – договариваться с начальством, убеждать его. В войну это играло, конечно, особую роль. Для увеличения выплавки алюминия нужно было больше и больше бокситов. Освоение близлежащего Соколовского месторождения дало весомую их прибавку. Тормозила лишь транспортировка руды до завода.

Из воспоминаний Е.П. Славского: «Помню, как мы тогда лошадьми руду возили. На таратайке – тонну. Это много – тонна! Ну, сколько же этой ерунды на лошади-то навозишь? (…)

Наш шеф Микоян два-три раза принимал меня. Он отвечал за материальное обеспечение фронта и за цветную металлургию и здорово мне помогал: все подписывал, чтобы подкармливать людей, давал безнормативный хлеб. Когда я ходил на прием к Микояну, всегда брал с собой миллиметровку, на которой чертил график, где показывал, как я наращиваю производственные мощности. Когда началась война, Уральский завод выпускал 20 тысяч тонн алюминия, а к концу своей деятельности я довел эту цифру до 75 тысяч тонн. Микоян видел все это на графике и