Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

По предварительной оценке требовалось добыть ни много ни мало – 50—100 тонн урана и изготовить 500—1000 тонн сверхчистого графита! Задача поистине фантастическая, учитывая полное отсутствие в воющей стране и того и другого, а также технологий, с помощью которых все это нужно было сделать.

Мог ли Курчатов с ведома Берии (а как иначе?) уже на этом этапе обратиться к уральскому директору – «асу» по цветным металлам – с целью наладить выпуск чистого графита на УАЗе? В этом, увы, можно сильно усомнится. Хотя бы потому, что Славский был практик, а «графитовая проблема» требовала сперва серьезной научной проработки. Об этом свидетельствует, например, совсекретное письмо Петра Ломако от 22 февраля 1945 года заместителю Берии генерал-майору Василию Махнёву, назначенному секретарем Спецкомитета при СНК СССР. В нем, в частности, говорится: «Графитированные электроды высокой чистоты (содержание золы не более 0,04 %) по техническим условиям Лаборатории № 2 Академии наук СССР электродными заводами Наркомцветмета до настоящего времени не изготавливались. Для организации производства таких изделий необходимо предварительно провести лабораторные научно-исследовательские и заводские опытные работы по изучению и подбору сырья, технологии и оборудованию. Эти работы Наркомцветметом поручаются Московскому электродному заводу».

Михаил Георгиевич Первухин.

[Портал «История Росатома»]

То есть никаких работ по чистому графиту на Урале или где-либо еще в Советском Союзе до 1945 года не велось. А значит, и «воспоминания» об этом Славского и «свидетельство» Александрова (а следом за ними – Николая Петрухина) можно отнести к области забывчивости, фантазии… или уж неизвестно чего. Кстати, вышецитируемый отрывок из воспоминаний академика Александрова страдает и другими неточностями, что сильно «подмывает» их бесспорность. Например, ни Б.Л. Ванников, ни В.А. Малышев в 1943‐м никакого отношения к атомному проекту еще не имели.

Как бы то ни было, Е.П. Славский, наряду с другими мощными государственными фигурами, оказался привлечен к советской атомной программе на ее ранней стадии. На таких «перепутьях судеб» всегда остается множество вопросов без ответов. Почему Славский, который не физик и не химик? Мало ли оставалось даже во время войны талантливых дипломированных и «остепененных» физхимиков, при этом еще знающих толк в металлургии, непосредственно специалистов по графиту? Ведь речь-то шла не просто об ответственном производственном участке, а о секретнейшем «урановом проекте». Кто «двинул» его туда? Ломако? Но он, скорее всего, выступил «передаточным звеном». Опять «таинственный покровитель»? С большими усами и трубкой в прокуренных зубах? Ответа нет.

Абрам Исаакович Алиханов.

[Портал «История Росатома»]

Где именно состоялась первая встреча Славского и Курчатова мы не знаем. Главное, что Ефим Павлович был введен в круг непосредственных реализаторов Атомного проекта. И свою работу по нему начал в Москве, куда в конце победного года переехал с женой и двумя дочерьми, поселившись сперва в «цветметовском» доме на Садовом кольце напротив Курского вокзала.

Можно представить себе недоумение самого Ефима Павловича, инженеров и лаборантов Московского электродного завода, выделенных в особую (и, конечно же, секретную!) группу, озадаченную получением незнамо для чего сверхчистого графита. Да еще какого «сверх»! Скажем, примесь бора не должна была превышать миллионных долей, то же – с серой, при этом «зольность» (отношение веса золы, остающейся после полного сжигания графита к его начальному весу) – четырех сотых процента.

Когда на заводе увидели техническое задание на графит с такими параметрами, то протерли глаза, не веря: казалось, что машинистка случайно напечатала лишние нули после запятой.

Между тем Атомный проект энергией Курчатова двигался вперед. Хотя и не так быстро, как хотелось бы: правительство и сам Сталин, понимая важность создания «урановой бомбы», еще не представляли до конца степени продвижения аналогичного проекта в США и тот цейтнот, в котором вскоре окажется Советский Союз. Надо помнить, что шла тяжелейшая война, полстраны лежало в руинах.

Академик, геолог Александр Ферсман, работавший еще в конце 1920‐х на единственном в стране урановом месторождении Тюя-Муюн в Узбекистане, открытом до революции, взялся было доказывать Берии, что богатые залежи урана найти практически невозможно – это рассеянный в природе элемент. На что Лаврентий Павлович, по легенде, спокойно возразил: «Партия прикажет – найдешь».

Совсекретное постановление Госкомитета обороны от 8 апреля 1944 года № 7102сс/ов «О развитии производства урана» предписывало начальнику Главредмета А. Крылову и директору Гиредмета А. Зефирову в течение года обеспечить производство на опытной установке 500 килораммов металлического урана, а всем геологическим организациям немедленно приступить к поискам урановых месторождений. Специальные отряды и партии геологов разлетелись по всей стране, включая только что освобожденные области.

Тюя-Муюнский радиевый рудник. 1928 г.

[Из открытых источников]

И не только в нашей стране. «Прощупывать» землю на предмет урана, или, как его называли в секретной переписке, «руды А-9», начали в советской зоне оккупации в Северном Иране и в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая.

Физики же работали своим чередом. Уже в декабре 1943‐го был произведен первый килограмм металлического урана в слитке. «В 1944 году, уже на новой территории в Покровском-Стрешневе, где сейчас находится Институт атомной энергии имени И.В Курчатова, был пущен циклотрон, получены первые количества плутония, велись опыты по созданию уран-графитового реактора, и срок создания его уже зависел в основном от поставок графита и урана», – свидетельствует академик Александров.

Секретные атомные работы велись тогда в большой брезентовой палатке, разбитой на пустыре – площадке, выделенной курчатовской лаборатории между подмосковными деревнями Щукино и Покровское-Стрешнево. Рядом на основе недостроенного здания Всесоюзного института экспериментальной медицины начало возводиться специальное здание по проекту известного архитектора А.В. Щусева.

Распоряжение Государственного комитета обороны № 5582сс 8 апреля 1944 г.

[Портал «История Росатома»]

«Урановая гонка» в СССР – с усиленными поисками этого металла по всей стране, вывозом его из Восточной Германии, Чехословакии, Болгарии, Венгрии – многократно описана – и это была жаркая битва! Но тогда она не касалась напрямую нашего героя.

А вот «номер два» в эпопее создания первого реактора – сверхчистый графит – подступил ему, можно сказать, как нож под горло.

Вот как вспоминает о новом суровом испытании сам Ефим Славский. При этом, заметим, опять умалчивая про какие-нибудь работы по графитовой теме во время войны на Урале. Однако уже точно зная, для чего нужен особый графит: «Наркомат наш вернулся в Москву. Я в том же качестве – заместитель наркома и начальник главка алюминиево-магниевой электродной промышленности. Проработал год. Об атомной энергии, я тогда честно не имел никакого понятия. Мои знания