Кавказский отчим. Девочка монстра - Ульяна Соболева

Беру телефон, вызываю скорую. Диспетчер говорит спокойным голосом:

— Ваш адрес?

Называю. Голос дрожит.

— Первые роды?

— Да.

— Схватки с какой периодичностью?

— Десять минут.

— Хорошо. Бригада будет через двадцать минут. Соберите вещи, документы. Постарайтесь не паниковать.

Не паниковать. Легко сказать. Собираю сумку — пеленки, детская одежда, мои документы. Все это я приготовила месяц назад, когда поняла, что день близко. Но тогда это казалось далеким. А теперь — реальным до ужаса.

Очередная схватка. Сильнее предыдущих. Я сползаю по стене на пол, обхватываю живот руками. Больно. Господи, как больно. Но это ничто по сравнению с болью от того, что я рожаю одна. Рядом нет человека, который должен был держать меня за руку. Нет отца моего ребенка. Есть только я и страх.

Скорая приезжает через пятнадцать минут. Два фельдшера — мужчина и женщина. Спокойные, профессиональные.

— Как часто схватки? — спрашивает женщина.

— Семь минут.

— Быстро прогрессируют. Поехали в роддом.

Везут на каталке. Я лежу и смотрю в потолок машины, где мигает лампочка. Сирена воет за окном. Схватки идут одна за другой — пять минут, четыре, три. Роды стремительные, говорит женщина-фельдшер. Успеем довезти.

В роддоме меня сразу забирают в родильное отделение. Акушерка — женщина лет пятидесяти с усталыми глазами и твердыми руками — осматривает меня.

— Раскрытие пять сантиметров. Рожать будем скоро. Кто с вами?

— Никто.

— Муж не приехал?

— Нет.

— Мама? Сестра?

— Нет.

Она смотрит на меня с жалостью, которая режет больнее схваток:

— Одна значит.

— Одна.

Самые сильные женщины рождаются в момент, когда становятся матерями. Особенно те, кто рожает в одиночестве.

Схватки нарастают. Каждая новая — сильнее, больнее, длиннее. Тело словно разрывают изнутри. Я кричу, сжимаю простыни, кусаю губы до крови.

— Дышите! — командует акушерка. — Вдох-выдох, вдох-выдох!

Дышу. Или пытаюсь дышать. Но воздух не идет в легкие. Грудь сжата тисками. Я умру. Прямо здесь, прямо сейчас.

— Не умрете, — говорит акушерка, словно прочитав мои мысли. — Все рожают. Вы не первая и не последняя.

— Больно…

— Конечно больно. Роды — это больно. Но потом забудется.

Врёт. Эту боль невозможно забыть. Особенно когда рядом никого. Вспоминаю Камрана. Его руки, его голос, его глаза. Представляю, как он держит меня за руку, шепчет что-то успокаивающее. Но это фантазия. Реальность — я одна на этом столе.

— Раскрытие полное! — объявляет врач, который вошел в палату. — Готовьтесь тужиться.

Тужиться. Я не знаю, как это делать. Никто мне не рассказывал. Я читала в книгах, смотрела видео, но теория — это одно, а практика — другое.

— Слушайте меня, — говорит врач. — Сейчас будет схватка. Когда почувствуете, тужьтесь вниз, как будто в туалет. Понятно?

Киваю. Хотя ничего не понятно. Мозг отключился от боли. Схватка накрывает как цунами. Я тужусь изо всех сил. Кровь стучит в висках, перед глазами темнеет. Кажется, что лопнут все сосуды.

— Еще раз! — командует врач.

Тужусь снова. И снова. И снова. Сколько это длится? Час? Два? Вечность? Время потеряло смысл. Есть только боль и команды врача.

— Вижу головку! Еще чуть-чуть!

Последнее усилие. Я кричу так громко, что голос срывается. И вдруг чувствую — что-то выходит. Тело освобождается от груза. А потом — тишина. Не полная. Просто в моей голове перестает шуметь. Боль отступает. И тут я слышу плач. Детский плач. Тонкий, требовательный, живой. Мой ребенок.

Слезы хлещут из глаз сами собой. Я плачу и смеюсь одновременно. Истерика и счастье смешались в одно.

— Мальчик, — говорит врач, показывая мне крошечное тельце. — Здоровый. Три килограмма четыреста граммов.

Мальчик. У меня родился сын. Его кладут мне на грудь. Маленький, мокрый, кричащий. Я обхватываю его руками и прижимаю к себе. Это он. Наш сын.

Смотрю на его лицо и замираю. Господи, он похож на Камрана. Те же черты, тот же разрез глаз. Даже носик такой же упрямый.

— Как назовете? — спрашивает акушерка.

— Камран, — отвечаю без колебаний. — В честь отца.

Пусть носит его имя. Пусть будет продолжением того, кого я люблю. Даже если отец никогда его не увидит.

Сына забирают, чтобы помыть, взвесить, осмотреть. Я лежу на столе и чувствую опустошение. Не физическое — душевное. Я родила. Стала матерью. Но рядом нет человека, с которым я должна была разделить эту радость.

Переводят в послеродовую палату. Обычная палата на четверых. Я одна — остальные три места пустые. За окном рассветает. Московское небо окрашивается в серо-розовые тона.

Приносят сына. Завернутого в белую пеленку, с крошечной шапочкой на голове. Он спит, сопит носиком. Беру его на руки и понимаю — все прошлые девять месяцев были подготовкой. А настоящее материнство начинается сейчас. Материнство — это не только любовь. Это ответственность за жизнь, которую ты создала.

Смотрю на сына и шепчу:

— Привет, малыш. Я твоя мама. А твой папа… он сейчас далеко. Но он хороший. Просто не знает о тебе.

Ребенок открывает глаза. Темные, как у всех новорожденных. Но я знаю — со временем они станут такими же, как у Камрана. Мой маленький Камран.

Первые сутки проходят в тумане. Кормление, пеленание, сон урывками. Тело болит — швы, грудь, голова. Но физическая боль ничто по сравнению с душевной. Я одна. С новорожденным ребенком. Без поддержки, без помощи.

Соседки по палате начинают приезжать к вечеру. У всех с мужьями, мамами, свекровями. Приносят цветы, фрукты, подарки. Смеются, радуются. А я сижу в углу палаты с сыном на руках и пытаюсь не плакать.

На второй день приходит педиатр. Осматривает малыша, говорит, что все в порядке.

— Отец придет? — спрашивает между делом.

— Нет.

— Жаль. Ребенку нужен отец.

Думаешь, я не знаю? Хочется закричать, что я не виновата. Что отец моего сына сидит в тюрьме и даже не знает о его существовании. Что я пыталась ему написать, но побоялась. Но молчу. Потому что объяснять бесполезно.

На третий день нас выписывают. Я собираю вещи, одеваю сына в крошечный комбинезон. Выхожу из роддома с ребенком на руках. У входа стоят счастливые семьи. Папы держат цветы, бабушки плачут от радости. Все радуются новой жизни. А я одна. С коляской в одной руке и сумкой в другой.

Ловлю такси. Водитель помогает загрузить вещи.

— Одна? — удивляется он.

— Одна.

— А муж?

— Работает, — вру я. — Далеко. Не смог приехать.

Он кивает, не задавая больше вопросов. Везет нас домой.

Дома все готово. Кроватка, пеленки, детская одежда. Я все купила заранее. Но когда захожу в квартиру с ребенком на руках, накрывает одиночество. Вот оно. Моя новая жизнь. Я и он.