Камрань, или Последний "Фокстрот" - Юрий Николаевич Крутских

Было, конечно, жаль неудачливого воришку, но помочь ему мы никак не могли. Трагедия, когда на твоих глазах погибает человек, но когда человек этот – дебил (а в том, что это так, мы ни на секунду не усомнились – кто же ещё, распихав по карманам такой балласт, додумается искать спасение в воде?), то невольно возникает мысль: туда ему и дорога. По крайней мере, подобных себе не будет плодить, тормозить эволюцию человечества в процессе естественного отбора. А так – всё просто. Мозгов нет – тут же получил своё, освободил место другому. Дарвиновская теория в действии! Более того, я считаю, что природе тут надо помочь. Не мешало бы подойти к вопросу с более прагматичной позиции применительно к нынешнему, так сказать, витку эволюционного процесса. Хорошо бы придумать какое-нибудь испытание, проходя которое, наши доморощенные дебилы сами себя бы тут же и уничтожали, а не заставляли потом страдать других.

Между тем на палубе оставалось всё так же пустынно и глухо: воруй – не хочу. Чтобы вновь не стать косвенной причиной чьей-нибудь нелепой гибели, мы двинулись было подальше от нехорошего места, но тут из горловины злополучного люка опять показалась голова. На этот раз голова была кучерявая, усатая и национальности вроде той, что надо. Помимо этого, голова была совершенно мокрая, отчего шикарные усы, которым в другом виде позавидовал бы сам Вилли Токарев, беспомощно обвисли и представляли собой жалкое зрелище. Фыркая, как морж, шумно дыша и разражаясь время от времени проклятиями, из люка показался и человек полностью.

На первый взгляд, лет ему казалось около сорока, одет был в обрезанные чуть выше колен старые джинсы и в разодранную до середины груди майку-тельник. Густая чёрная шевелюра поблёскивала под лунным светом какими-то стеклянными вкраплениями. Он часто моргал, то и дело прикладывая к лицу ладони, и постоянно что-то сплёвывал. Массивная, чуть ли не с якорную толщиной, золотая цепь на шее, татуировки соответствующей тематики на груди и руках, особого колорита ругательные словечки, которыми он беспрестанно сыпал, – всё говорило о том, что наконец-то нам повезло встретить настоящего одессита и, несомненно, морского волка.

Грузно перевалившись через комингс, человек опустил на палубу волосатые, обутые в засаленные китайские кеды, ноги и остался сидеть на крышке люка, потряхивая время от времени головой, словно стараясь прийти в себя или сосредоточиться. Даже в темноте было видно, что взгляд его замутнен и какой-то блуждающий.

Заметив нас, человек встрепенулся, в его глазах появился смысл. Он попытался встать, но вновь тяжело опустился на люк. Порывом ветра до нас донесло мощное спиртовое амбре. Подойдя ближе, мы расположились таким образом, чтобы отрезать путь к ближайшему борту, на случай если он тоже захочет сигануть вниз. Но человек повёл себя смирно. Представившись, я с опаской протянул руку и, удостоившись ответного пожатия, поинтересовался, что произошло и нужна ли какая помощь. В ответ незнакомец вновь тряхнул головой, отчего на палубу, звякнув, упали несколько кусочков стекла. Словно продолжая прерванный рассказ, он негодующе затараторил:

– А я ему «стой!» говорю! А он мне гаечным ключом… «Ты что, падла, делаешь?» – я ему. А он у меня из рук бутылку хвать – и хрясь по голове! Спирта, литровую! Вот, полюбуйтесь – весь мокрый. А я иду, смотрю – он в кандейке копается. «Стой!» – говорю, а он мне в рыло… Вот сюда… и сюда тоже… гаечным ключом… и бутылкой ещё. Где эта тварь? Не видели? Мелкий такой, стриженый, мегомметр у меня стащил, на шее болтается… Гаечным ключом… сюда… и сюда тоже. Литр «Рояля»… о голову… Ты посмотри, какая шишка! Хорошо, глаза успел закрыть. Пойдем, поймаем, он где-то здесь прячется… Я его, гада, сейчас утоплю…

Сумбурный монолог Бориса, а именно так звали нашего нового знакомого, электромеханика теплохода «Колыма», кое-что прояснил. Мы поспешили его успокоить, сообщив, что искать, а тем более топить, никого не требуется, что уже и так... А если ему очень нужен мегомметр, злосчастный гаечный ключ и прочий похищенный инструмент, то мы знаем, где это добро лежит, покажем место, и если за ночь никто не упрёт, то завтра же можно нанять водолазов и всё поднять.

Хорошая новость подействовала на Бориса самым благотворным образом. Он взбодрился, просиял и перестал ругаться. Выражение его лица сначала стало недоверчиво-недоумённое, потом быстро сменилось на благодарное и даже слегка заискивающее. Он, правда, иногда ещё посматривал на нас с некоторой опаской, думая, что мы утопили хунтота собственными руками, может быть, побаиваясь и за свою жизнь, но в конце концов нам удалось рассеять его сомнения. Этому способствовал наш совершенно херувимский вид и две предъявленные бутылки хунтотовки. Совершенно успокоившись, Борис нашёл силы подняться, стряхнул с головы остатки стекла и, подойдя к борту, долго смотрел туда, где утонул его незадачливый обидчик. Затем он решительно плюнул, сказал, что к жмурику не полезет, пусть остаётся с тем, что добыл, чёрт с ними, с этими железяками проклятыми. Самому ему ничего не надо, мегомметр запасной есть, а ключей разных и прочих инструментов ещё много в заначке имеется.

Мерно и мелодично плескалось море в узком канале между бортом и стенкой пирса. Вязкий, насыщенный йодом и тропическими испарениями туман наползал на залив со стороны мелководной лагуны. Тёмные домики с редкими проблесками электричества на вьетнамской стороне, ярко освещённые береговыми огнями здания, корабли и пирсы на нашей, – всё постепенно размывалось, обволакивалось и тонуло в липкой призрачной дымке.

Издалека с моря донеслось сухое тарахтение хунтотовской джонки. Скрипучий голос судовой трансляции на корабле за несколько пирсов от нас затребовал кого-то на ГКП. На рейде тонко звякнула рында, сухо щелкнул выстрел, затем ещё два где-то поблизости на берегу. Обычные, привычные в своей повседневности запахи и звуки сейчас воспринимались гораздо острее. Возникшее ещё в заведении у Хуаня ощущение полноты и остроты жизни требовало продолжения банкета. Времени было всего около девяти часов вечера, и наши приключения ещё только начинались.

Глава 24 На «Колыме»

В каюте, куда привёл нас благодарный Борис, было густо накурено, наругано матом и веселье в самом разгаре. Проникновенно, с кабацким надрывом хрипел из дребезжащего двухкассетника Вячеслав Добрынин, выводя и накручивая мелодичную вязь популярного шлягера. Переполненные пепельницы дымились скрюченными окурками. Сизая пелена надёжно окутала нас, едва мы переступили через высокий порог.

Раскрасневшиеся лица присутствующих двоились,