Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

Если фабричные рабочие и военные подвергались хоть каким-то медицинским обследованиям, то остальное мужское население страны оставалось не охваченным. Несмотря на то что уважаемые врачи подчёркивали: «каждая проститутка в течение первых трёх лет своего ремесла непременно заболевает сифилисом» (доктор Э. Ф. Шперк) и «заражается исключительно от мужчин и, раз заболев, она при слабости надзора уже широко распространяет» болезнь (доктор А. Г. Ге)[276], тем не менее дискуссии о важности санитарного освидетельствования обоих полов оставались на уровне разговоров. Вся ответственность за венерические инфекции ложилась на хрупкие женские плечи, которым приходилось терпеть процедуру медицинского осмотра, не всегда приятную с точки зрения человеческого отношения. В помещении при посещении врача могли оказаться совершенно посторонние люди или представители нижних чинов полиции, чьё присутствие доставляло дискомфорт даже тем девушкам, кто, казалось бы, не раз раздевался перед незнакомцами. Исследователи вопроса проституции отмечали, что проститутки не были лишены чувства стыда. Особенно тяжёлыми для них были первые приёмы у доктора, и лишь впоследствии, уже после долгих повторений, вырабатывалось некое равнодушие, а вино дополнительно заглушало остаток стыдливости. Хуже остальных чувствовали себя женщины, которые к разврату отношения не имели, но, будучи пойманными на улице и арестованными по одному лишь подозрению, осматривались насильственно: «окружённые агентами полиции, они не оказывают сопротивления, но протестуют, плачут, умоляют отпустить их или впадают в истерику»[277].

– Разденьтесь, сударыня.

– О, благодарю вас, доктор!.. Вы первый предложили мне это.

Журнал «Будильник». 1911 год, № 27

Если одни представители полиции могли переусердствовать с привлечением подозреваемых к медицинскому освидетельствованию, то другие, наоборот, пользовались своим служебным положением и за определённое вознаграждение смотрели на укрывательство заражённых сквозь пальцы. Более того, некоторые из них были совладельцами домов терпимости. На весь Кронштадт в своё время прославилось заведение мадам Рачковской, которое среди местных было известно как «головачёвское», потому что на самом деле принадлежало полицмейстеру Головачёву. В нём больные проститутки оставались при исполнении своих обязанностей даже тогда, когда сами обращались за помощью к врачу. Некую Балибину отправили в больницу только при совсем уж явных признаках болезни[278].

То, насколько бережно по отношению к публичной женщине проходил осмотр, зависело в том числе от личности самого доктора:

«Врач со своим нередко единственным зеркалом и бессменным наконечником шпринцовки, а может быть с двумя, тремя зеркалами и немногими наконечниками, осматривает десятки сомнительных женщин, между которыми есть и здоровые. Разве это производится с такой безупречной осторожностью, тщательным омовением и дезинфекцией? Понятие о чистоте не только у простых людей, но даже у врачей весьма различно. <…> сколько шпателей, недостаточно обмытых, вкладываются в здоровые рты после заразных больных! Многие врачи не обмывают вовсе термометров, вынимаемых из подмышечных впадин больных даже прилипчивыми болезнями. Мокрое полотенце, подаваемое фельдшером, и по сие время считается у большинства врачей, вседезинфицирующим. Так что же будем мы говорить о маточных зеркалах, – ими, несомненно, и нередко заражаются здоровые!»[279]

Небрежный подход к своим обязанностям у отдельных врачей давал повод противникам регламентации проституции сделать вывод, что регулярные осмотры не только не полезны, они – вредны, ведь являются одним из источников распространения венерических инфекций. Халатность проистекала в том числе из плохих условий, в которых докторам приходилось работать, и из недостаточного количества медицинского персонала. К примеру, в 1892 году объём поднадзорной проституции в Санкт-Петербурге был настолько велик, что на осмотр каждой проститутки уделялось в среднем по 1–2 минуты, а в особо загруженные дни в смотровую приходило до 300 женщин![280] Врачи с таким потоком пациентов становились ремесленниками. В провинциальных городах, где функции врачебно-полицейского комитета были возложены на местные власти и должным образом не выполнялись, освидетельствование публичных женщин часто ложилось на плечи городового доктора, у которого была масса других обязательств. Патрулирование домов терпимости было лишь его дополнительной работой: он за неё не получал вознаграждения, при этом по циркуляру обязан был её выполнять[281]. Ситуацию усугубляло ещё и отсутствие необходимых инструментов и даже кабинета. В той же Туле 40 лет (в 1858–1898 годах) смотровой пункт для представительниц древнейшей профессии находился в полицейской арестантской камере[282], а в Сызрани в начале XX века – в покойницкой при полицейском участке![283]

«Определённых помещений для осмотров одиночек нет, осмотры производятся где попало: на квартире врача (Иркутск, Одесса), в полицейских управлениях или полицейских частях, при больницах и даже при врачебном отделении (Смоленск); никаких особых средств для этого не ассигнуется нигде, вследствие чего не только не на что приспособить помещение, обставить его как следует и снабдить необходимыми инструментами, но даже на канцелярские расходы городовые врачи ничего не получают; расходы на извозчиков по посещению врачами домов терпимости несут на себе содержательницы этих домов. Какая же регистрация может быть при этих условиях? Ввиду этого составитель отчёта по Медицинскому департаменту за 1890 год говорит, что „без содействия общественных управлений врачебно-полицейский надзор встречает немало затруднений, например, по неимению особо отведённых помещений для производства осмотров проституток“»[284].

Дама-патронесса:

– Вы протестантка или католичка?

Больная:

– Нет, сударыня, я сифилитичка.

Журнал «Будильник». 1911 год, № 26

Конечно, в таких условиях осмотр был посредственным. Ещё более усугубляло положение и то, что не все найденные сифилитики отправлялись в больницу. В Санкт-Петербурге и в Москве врачебные предписания старались чётко выполнять, при обнаружении признаков заражения больных сразу же посылали лечиться. Но вот, к примеру, далёкий от центра Архангельск такой слаженной работой похвастаться уже не мог. Статистика за 1889 год говорила о том, что там среди 104 проституток оказалось 30 с сифилисом. Из них до лечебницы дошли 28 «с травматическими повреждениями половых органов», то есть даже не с конкретным указанием на инфекцию. На следующий год из 79 одиночек осмотрено было 75, из которых сифилиток обнаружено 28, а в больницу не отправлено ни одной! При этом Архангельск – портовый город с высоким спросом на проституцию[285].

Помимо равнодушия со стороны полицейских, врачей-ремесленников и плохих условий осмотра, проституток пугало ещё и отсутствие заработка во время продолжительного (60–80 дней) пребывания в больнице. Обнаружив у себя подозрительные покраснения, сыпь или папулы, они пытались всячески избежать лечения. Чаще всего это удавалось одиночкам – им легче было поменять место жительства. Те же, кто были