Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— А я уж думала, что вы не вернётесь.

Он даже не успел ей ответить, она снова стала его целовать, да так, как будто не целовала никого уже много лет. А он меж тем стал комкать её юбки, собирать их, чтобы забраться под них. Не без труда в тесноте и темноте, но он смог проникнуть рукой под её одежды и прикасаться пальцами уже не к гладкой материи нижней рубахи, а к её нежной коже, что была выше чулок.

И маркграфиня, чувствуя это, ничуть тому не препятствовала, а, продолжая его целовать, напротив, еще и раздвигала ноги свои, словно приглашая его: следуйте дальше, рыцарь, и получите награду свою. И там, на удивительно гладкой коже её бёдер, он наконец нашёл волосы её лона, а потом и почувствовал, что женщина уже готова принять его. Это было удивительное ощущение, но ему этого было ещё мало… Он представлял, как должна быть хороша её грудь, ему хотелось прикоснуться к ней, и чтобы его руку и её тело не разделяла одежда. Тогда Волков оторвался от её губ и сказал:

— Принцесса, я хочу, чтобы вы освободились от одежд. Совсем.

И она сразу ответила:

— О нет, барон, — и тут же, как будто испугавшись своего отказа, продолжила: — Не сегодня, сегодня я подберу юбки повыше.

И она стала собирать свои юбки, освобождая от тканей и ноги, и живот для его удобства. Хотя в темноте кареты генерал почти не мог рассмотреть всего этого великолепия, он не стал настаивать. И снова начал касаться её божественного тела, ощущая под пальцами волоски внизу её живота. Думая про себя:

«Не сегодня! Она сказала не сегодня!».

А женщина тут снова притянула его к себе и стала целовать его в губы, и целовала страстно, в этом она была ненасытна.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Беспробудный сон — то, о чём он уже стал забывать. О, как он спал в эту ночь. Вернее, в то недолгое время, когда объятия принцессы ослабли, и она, затихнув на перинах, дала ему наконец отдышаться до того момента, когда, за два часа до рассвета, офицеры начали поднимать лагерь.

Хаазе сразу стал впрягать лошадей в пушки, думая вывести их из лагеря ещё до рассвета и начать спуск к дороге, чтобы потом не тормозить весь обоз, а кавалеристы Мильке уже седлали лошадей, чтобы, едва начнёт светать, уйти в разъезд и проверить дорогу в обоих направлениях. Кашевары раздували угли, чтобы накормить людей до рассвета остатками вчерашнего ужина.

В общем, забот у всех хватало, но все знали и без Волкова, что им делать, тем более что в лагере был Карл Брюнхвальд, но генерал не хотел вылезать из кареты маркграфини при проснувшихся своих людях, да ещё когда будет светло. Так что он её поцеловал и хотел уйти, но она поймала его руку, которой он провел по её груди.

— Вы уже уходите, барон?

— Да, Ваше Высочество, лагерь поднимается, на рассвете мы двинемся в путь. Поспите ещё немного. Как будет готов завтрак для вас, вас разбудят.

— Я благодарю… — тихо произнесла она, не выпуская его руки.

— Что? — не расслышал он.

— Я благодарю Господа, что послал мне вас, барон, — произнесла принцесса.

И тогда Волков поцеловал её, рукой же проводя по её телу от груди до самого низа живота. Женщина сразу ожила и попыталась обнять его и привлечь к себе, но Волков, посмеявшись, легко освободимся от её рук.

— Поспите, ещё принцесса. День будет нелёгкий.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Когда он ехал из трактира в замок Тельвисов, казалось ему тогда, что дорога промелькнула за пару мгновений, так увлекателен был разговор с графом. Теперь же время тянулось бесконечно. Они ещё не доехали до трактира, но пришлось уже останавливаться.

— Отчего мы встали? — спросила маркграфиня, выглядывая в окно, но при этом не выпуская руку Волкова из своих пальчиков. — Ваш капитан опять вешает кого-то из женщин?

— Нет, — отвечал ей генерал. — Он уже всех повесил и уехал вперёд, сказать моим слугам, что ждут меня в трактире, чтобы собирали мои вещи и впрягали лошадей в карету. Моя карета лучше. Вам будет в ней удобнее. А встали мы… так, видно, Хаазе упряжки под пушками меняет. Три часа шли на одной упряжке, и то хорошо. Заодно и солдаты передохнут.

А женщина смотрит на него, не отводя глаз, и вроде слушает его, но, видно, думает о другом; а потом берёт его локоть, обнимает обеими руками и прижимается щекой к его плечу, и спрашивает вдруг:

— Барон, а жена ваша красива?

Он усмехается от такой неожиданности и думает, что такой вопрос был бы бестактным, задай его мужчина, но считает, что обсуждать жену даже с нею будет недостойно и отвечает:

— Господом данная мне супруга, какая бы ни была, для меня прекрасна.

Нет, нет… Этот ответ её точно не удовлетворяет, но она не настаивает на ответе, а, заглядывая ему в глаза, продолжает интересоваться:

— А есть ли у вас, барон, сердечный друг?

Ну что тут сказать? Этот её интерес к его сердечным привязанностям, признаться, льстил генералу. Женщина была жива и желанна, имела сильное, молодое тело и, не стесняясь, проявляла интерес к нему. Кто же тут не возгордится? А вот то, что это была принцесса… настоящая, кровная принцесса, его, кажется, волновало не так уж и сильно. Больше его занимало то, что он может вот так просто взять и прикоснуться к её груди, ощутить её тяжесть в ладони, пусть даже через одежды, или поцеловать в губы, или вовсе наклониться и запустить руку под подол её платья, а потом поднимать пальцы до тех самых мест, где кончаются у женщин чулки, и даже выше. И всё это она воспримет с улыбкой благосклонности. Будет смущённо радоваться его прикосновениям.

И эта её податливость, её согласие со всеми его желаниями, — вот что действительно его сейчас волновало и возбуждало. Вот только сейчас Волкову приходилось держать себя в руках. Взять её в карете, на ходу, когда в любой момент к окошку может подъехать Брюнхвальд или фон Готт… Нет, нет… Эта страсть сейчас недопустима. Хотя очаровательная принцесса, он это прекрасно чувствовал, сопротивляться бы не стала.

Ну, а то, что из-за лона этой женщины, которым, кстати, он вчера обладал, может разгореться настоящая война… Он об этом и не думал.

Тут он внимательно смотрит на маркграфиню с едва заметной улыбкой: вот же как вас разбирает глупое любопытство,