Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

общее для английской ментальности нового времени стремление к некоей идеализации своего общества, к изображению гармонии, основанной на сбалансированной конституции и гражданских свободах, которыми наслаждаются и пользуются даже бедняки. С другой стороны, эти изображения хорошо «доносят до нас» признаки бедности, какими они виделись английскому обществу – плохая (порванная) одежда, босые ноги, дети на руках, худые истощенные животные (обычно собака) рядом, часто инвалидность (отсутствие руки или ноги).

Вторую группу представляют изображения бедных как объектов жалости, симпатии, сострадания, а также щедрости и благотворительности со стороны состоятельных людей. Жалость и симпатия к нищим видна в тех изображениях, которые «намекают», что человек стал бедным не по своей воле, а в силу обстоятельств – например, войны. Частые мотивы таких картинок – «обездоленный матрос» или солдат на костылях, с оторванной ногой, «слепой нищий», бродячий поэт или художник, грустный и убогий крестьянин. Бедные как объекты милосердия – иная история. Их «визуальная» роль – быть фоном для демонстрации моральных качеств богатого человека. Такая интерпретация часто присутствовала в фамильных портретах, носивших соответствующие названия (например, известная картина Уильяма Бичи «Портрет детей сэра Френсиса Форда, дающих монетку нищему мальчику», представленная на обложке книги).

Парадоксально, но в ту же эпоху возникает грустно-ироничное выражение «милосердие по-английски», означающее показную благотворительность, скрывающую нежелание помочь. Ирония на стремление англичан нарисовать «пасторальный» образ британской благотворительности прослеживается и в карикатурах, и в живописи и литературе иностранного происхождения. Один из примеров – работа датского художника У. Марштранда «Англичанин, преследуемый нищим в Риме» (1810). Другой пример – уже не раз упоминавшиеся «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина, который приводит интересный эпизод, связанный с реакцией богатого англичанина и молодого парижского купца на то, что их сосед по комнате потерял все свои сбережения. «Что сделал богатый англичанин? – пишет Карамзин, – Дивился его безрассудности и, повторив несколько раз: «Как можно на всякий случай не брать с собою лишних денег?», вышел вон. Что сделал молодой француз? Высыпал на стол свои луидоры и сказал: «Возьмите, сколько вам надобно; будьте только веселее». – «Государь мой! Вы меня не знаете». – «Все одно; я рад услужить вам; в Лондоне мы увидимся».[260]

Замеченная Карамзиным разница между отношением к нужде англичанина и француза очень показательна. Не отрицали эту разницу и сами британцы. Великий британский карикатурист Томас Роуландсон в карикатуре «Французская семья» изобразил «праздных и расточительных» французов, одетых в модные и неоправданно дорогие платья, предающихся веселью и танцам вместо того, чтобы трудиться в поте лица, в то время как всё вокруг них приходит в упадок.

Чтобы объяснить такое восприятие и такую репрезентацию, следует вспомнить, что ценностная система английского общества, начиная с XVI–XVII в., во многом базировалась на протестантской этике, рассматривавшей бедность как следствие и – иногда – даже как синоним греха, несоответствия правильным морально-ценностным устоям. Изображения бедняков как бездельников, грешников, бродяг составляют третью разновидность визуальных образов бедности. Их эмоциональная нагрузка, как правило, такова, что призвана вызывать неприятие, презрение, отторжение. Полотно английского художника Джорджа Морланда так и называется – «Результаты расточительности и лени в молодости». Угрюмость обстановки как нельзя хорошо передается мрачными тонами убогого интерьера дома этого семейства, которое, что видно из деталей, когда-то было состоятельным. Теперь же этих людей окружают почти все признаки бедности, присутствующие в визуальной культуре того времени, – жилище с треснувшим потолком, разбитым окном и проваливающимся полом, истощенная собака, примитивная еда, которую служанка готовит в камине, отсутствие обуви, одежда, напоминающая лохмотья, пара убогих чулок, которые сушатся на веревке, и пр.

Но если попавшие в нужду лентяи Морланда вызывают у нас – по крайней мере, у современного зрителя – скорее равнодушие, то изображения «Уличной торговки» и «Мальчика, провожающего к проституткам» (другое название – «Мальчик-связной») на одноименных гравюрах Пола Сэндби (1760) и Луи Филиппа Буатара (1747) передают более сильный негативный заряд. От женщины в лохмотьях будто бы исходит неприятный запах той несвежей рыбы, которую она своими навязчивыми и громкими криками пытается продать «добрым людям»; даже хозяйская кошка, ощетинившаяся на собаку торговки, символизирует то отторжение, которое вызывает у добропорядочных англичан эта представительница городских низов. Что же касается нищего мальчика, то его слегка косящий левый глаз, босые ноги, рука, засунутая под полу того тряпья, что с трудом можно назвать одеждой, – все это словно олицетворяет собой грех и порок, предаться которым «мальчик-связной» предлагает мужчинам. Похожие чувства вызывает и пьяная от дешевого джина, убогая и аморальная беднота на знаменитой гравюре Уильяма Хогарта «Переулок Джина».

Интересно, что в конце XVIII – начале XIX вв. возникают еще две любопытных разновидности «эмоционально-негативного» изображения бедных. Первая из них – изображения бедных как угрозы общественному порядку, движущей силы мятежей, войн и революций. Этот «визуальный нарратив» стал особенно популярен после 1789 г. в связи с Великой французской революцией. Вторая разновидность – это «агрессивно-комичные» (издевательские) карикатуры первой половины XIX в., посвященные низшим слоям, сумевшим «выбраться из грязи» и улучшить свое материальное положение, но не свой интеллект и моральные качества, которые, по мнению представителей набиравшего силу среднего класса, у рожденных в бедности по определению отсутствуют. Отличный пример такой визуальной репрезентации – карикатура Дж. Маркса «Триумф интИЛекта, или Мусорщик с семьей». Хилая лачужка, свинья, куча мусора на заднем плане картины будто бы выдают истинное лицо безвкусно, хоть и по последней моде, наряженных мусорщика, его жены и дочери. Диалог между ними примерно такой: жена «заводит беседу о погоде», спрашивая, не пойдет ли дождь. Муж отвечает, что если он и пойдет, то это «ну,… это самое,… харашо, потому что мусор прибьет к земле». Дочь обиженно замечает, называя отца на французский манер, но с ошибкой – «ля папа́», что тот просил ее не употреблять слово «мусор», когда семья отправляется на променад или «в тиатер» (безграмотные слова автор вставляет намеренно, чтобы усилить нелепое впечатление от героев карикатуры).

Итак, в визуальной культуре Британии XVII – первой половины XIX в. одновременно существовали и эмоционально-нейтральные, и эмоционально-положительные, и эмоционально-отрицательные изображения бедных и бедности. О чем это может говорить историку?

Во-первых, о том, что проблема бедности, нужды, нищеты была актуальна и действительно обсуждалась в английском обществе. Ведь, если сравнить английскую визуальную культуру с культурой Голландии, где тоже были популярны т. н. beggar-images (изображения нищих), то можно, вслед за искусствоведами, заметить, что в голландской живописи наблюдалась, скорее, «эволюция» образа бедняка от крайне негативного и, «насколько это возможно, отвратительного», к «более мягкому и человечному».[261]

Во-вторых, о том, что визуальная культура развивалась в общем русле общественных и политических дискуссий о бедности и нищете. Среди сотен