Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Благодарю вас, полковник, — отвечала ему маркграфиня голосом уже почти спокойным. — Я очень на то рассчитываю.

А генерал убедился в том, что эта женщина, хоть и может проявлять слабость, но всякую свою слабость она умеет быстро преодолевать.

«Эта женщина так же крепка духом, как и крепка своим прекрасным телом».

Офицеры, кланяясь и обещая, что отряд скоро тронется дальше, отъехали от их кареты, и тут Волков и принцесса услышали голоса, кто-то искал генерала.

— Что ещё? — он выглянул из кареты.

А один из мушкетёров, что был в охране кареты, и говорит ему:

— Господин, тут ваш человек нашёлся.

И показывает на человека в хорошей, но грязной одежде, в котором генерал тут же признаёт своего слугу.

— Гюнтер! — воскликнул генерал, и открыв дверь, вылезает из кареты. — Ты жив?!

— Ох, господин! — только и смог ответить тот, прежде чем заплакать.

И тут солдаты и маркграфиня, смотревшая на то из окошка кареты, увидали, как барон обнял своего слугу.

— Ах, как это прекрасно! Я рад, мой старый друг, что ты жив. Уже и не чаял я тебя увидеть! Ну, рассказывай же, как ты уцелел.

— О, господин, — слуга прослезился. — А уж как я рад вас видеть!

— Как ты нашёл нас? — спрашивал генерал, отпуская слугу от себя.

— А вы всё уже знаете? — спрашивал Гюнтер. — Знаете, что трактирщик оказался разбойником?

— Знаю, знаю про него, впрочем, в этой земле все разбойники.

— А знаете, что они убили Томаса? Нашего молодого Томаса?

— И про то знаю, но пусть тебе будет утешением, что майор Дорфус повесил его и его сыновей, а дом разграбил и сжёг. Расскажи, как ты спасся от душегубов.

Ему было интересно, да и солдаты, что были рядом, и мушкетёры тоже стали собираться вокруг генерала и его слуги. Все хотели слышать рассказ о чудесном спасении.

— Господи! — тут слуга начал плакать по-настоящему. — Они пришли… Просто пришли и, ничего нам не сказав… не высказывая претензий… просто вошли и кинулись на нас с палками. А Томас как раз стоял возле вашего сундука, первый к ним. И они стали бить его по голове. Стали убивать Томаса палками, а он стал кричать, упал и полз под стол, и они стали его вытаскивать оттуда и снова бить, а меня бил всего один из них. Я-то стоял у окна, и я… я успел… смог пихнуть его, а места там было мало, и он о других споткнулся, а я выскользнул за дверь. А потом и сбежал со двора. Так они не отступились и кинулись за мною. Я стал прятаться в кустах шиповника, что начинался на склоне прямо у них за домом. Там всё шиповником поросло. Лежал на животе, когда они пробегали рядом, а как они отходили, так полз. Подальше, подальше… А потом прибежали и их бабы и тоже стали искать меня, и все они были так злы, так злы… Ещё хуже мужиков. Ругались на мужиков, что те меня упустили. Бабы тоже были с палками, а одна так с ножом, а одна с серпом. Подлые… Ходили, заглядывали в кусты и овраги. Орали на мужиков, чтобы те не ленились, что меня непременно нужно найти. А ещё что нужно к соседям идти за собаками. Господи, — слуга вытирал слёзы, — какого страха я натерпелся в те времена. Больше такого страха я в жизни не чуял. А я всё отползал от них, так и полз по кустам, пока вечер не пришёл. Всё боялся, что они со псами вернутся. И что теми псами ещё меня и рвать будут. И только под вечер они ушли… Я лишь тогда встал и пошёл. Пошёл, а сам думаю: отчего же они осмелились напасть? И тут подумал, что никогда бы они на такое злодейство не осмелились, будь вы живы. Я уж думал, что вас тоже убили те господа, что за вами приезжали.

— Хотели, хотели, — говорит Волков, — да не вышло у них. А как же ты сюда пришёл? Пешком?

— Пешком, господин. Уже который день иду. Прячусь по кустам да иду вдоль дороги. Стараюсь на люди не показываться. Но в дома к местным заходил, еду просил.

— И что, давали? — интересуется генерал.

— Ну, у меня крестик был серебряный, мне за него сыра дали и хлеба, а после нет, ничего не давали без серебра, а я-то всё серебро в трактире оставил. Вот, значит, второй день только шиповником питаюсь, а он-то ещё не совсем спелый. А народ здесь дрянь. Злой народ, жадный. Немилосердный, без Господа в душе. Даже корки нигде не дали. А потом с пригорка вижу вдруг — люди идут воинские. Пушки опять же. И флаг ваш белый с голубым. Вот тут сердце и отлегло. Вот тут-то я Господа и возблагодарил.

— Да, народец здесь дрянь, — согласился генерал. Он случайно обернулся и увидал маркграфиню. Она с интересом слушала их разговор. — Ладно, ступай в обоз, кашевары найдут для тебя что-нибудь поесть. А как доедем до города, так одежду тебе новую справим. Хорошую. А насчёт трактирщика и его душегубства… Теперь жалею о том, что вместе с мужиками не приказал и баб из трактира повесить на одной перекладине. После твоего рассказа так было бы честнее.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 44

⠀⠀

После этого случая у маркграфини не было желания останавливаться в трактирах. Пусть они даже были и хороши. А генерал и не думал настаивать. Он тоже стал настороженнее относиться ко всяким постоялым дворам. И в ту ночь, когда они ждали, пока подадут им ужин, Её Высочество взглянула на него необычно, а потом и спрашивает:

— Барон, а вам знаком мой будущий супруг?

— Ваш супруг? — Волков, признаться, растерялся немного. Ведь он действительно ничего не знал о человеке, для которого освобождал принцессу. — Э-э… Кажется, он молод.

— Молод! — маркграфиня фыркнула. И в этом звуке было настоящее женское негодование, хоть и скрытое. — Да он в сыновья мне годится.

— Ну уж, в сыновья… — не согласился генерал. Теперь он и вовсе не знал, что ему говорить. Во-первых, разговор этот запросто мог перейти в скользкую плоскость политики, на которой любое необдуманное слово впоследствии, при оглашении, может стать словом измены. А во-вторых, Волков прекрасно чувствовал настроение принцессы и вовсе не хотел ей перечить. И посему он сразу решил польстить ей. — Вы слишком молоды, и выглядите совсем молодой, так что ни в какие сыновья он вам не годится.

— Моей дочери