Эффект Бали - Диана Лилит

Ознакомительный фрагментфыркнула она, открывая «Инстаграм» той самой Кристины. – Двести тысяч подписчиков, половина из них – «ноготочки», другая – куколды. Трэвелер, инфлюенсер, эстет, model, – передразнивала она, чуть ли не плюясь ядом. – И мое любимое: «Я сделаю из тебя бренд»! – Марго зловеще расхохоталась и рухнула на диван. – Это ж как жестко ее парень должен был бросить, раз она так в «Инстаграм» ударилась?

– Что, прости? – Сева совсем притих, методично и вдумчиво водя кисточкой по столику.

– Пф… Для таких как она «Инстаграм» – инструмент мести. Кого ни возьми: начинающую миллиардершу, феминистку или такого же маркетолога – прежде чем стать ими в шапках своих профилей, все они – брошенная девочка, которая мечтает только об одном – показать, как ей без тебя хорошо.

У Марго были какие-то особые отношения с «Инстаграмом». Для нее он прежде всего был платформой для аналитики успеха вечеринки «Мясо», способом коммуницировать с друзьями, но никогда – способом самовыражения. Иногда Марго заходила на страницы инста-блогеров только ради того, чтобы посмеяться над ними. Иногда находила бывших одноклассников и тогда уже смеялась громче. И всегда, всегда следила за Глебом. И вот он, пост. Глеб и маркетолог Кристина. Она – глянцево-красивая, совсем неживая. Безупречный платиновый блонд, каре словно только из салона. Пухлые губы, голубые глаза. Скулы. Фото всегда в три четверти, чтобы их показать. Пиджаки, каблуки. Насмотрелась «Дьявол носит Prada», – цокала языком Марго. – @rubinskaya.kris, сделала из себя бренд. Очки, стрелки – из раза в раз. Она сама была похожа на свою выцветшую, серую, минималистичную ленту, изобилующую пресетами. Макет человека, абсолютно нереальная, спроектировавшая сама себя. «Я для себя – самый важный проект». Ха! И вот двести тысяч человек видят в ее ленте черно-белую фотографию со вспышкой. Наманикюренные пальчики держатся за лацкан пиджака, шея Глеба, во всех контрастах и экспозициях, словно произведение искусства. Следы помады у кадыка. Минималистично, без лиц, но с отметкой. Этого хватило, чтобы в тот же день подарить Глебу еще десять тысяч подписчиков, разрываемый директ и пару сплетен в местных пабликах. «Мой новый проект: love» – читает подпись Марго. Потрясающе. Просто потрясающе. Никто не спрашивал у Глеба в открытую, было ли между ними что-то серьезное. Никто даже не догадывался, при каких обстоятельствах и где была сделана фотка и как они познакомились. Но Рубинская Крис мелькала в разговорах все чаще и чаще, сообщения ей Глеб строчил с несвойственной ему регулярностью – и, кажется, этого было достаточно для любви.

– Ты знаешь некоего… Светозара Брахмана? – спросил Глеб у Кристины.

Марго делает глубокий вдох и отворачивается. Севу всегда одновременно и забавляла, и тревожила ее реакция на Крис. Ему почему-то было предельно понятно, что между Марго и Крис разница заключалась только в фильтрах. Они обе были абсолютно self-made, с деловой хваткой, упорством и желанием подмять под себя весь мир. Отличие имелось лишь одно: Крис была искренна в своих желаниях и не чуралась славы, Марго же предпочитала действовать за кулисами. Леша в это время прогуглил Светозара и расхохотался, показывая Севе: смотри, какой чудила.

– Это точно, – пробасил Сева. – Ага.

– Понял. Проверенный, да? – все продолжал обсуждать заказчика Глеб.

Сева заглянул в глаза Марго.

– Ты думаешь, это хорошая идея? – спросил он очень тихо. Та в ответ только больше нахмурилась, развела руками.

– Да че, классно же, – подал голос Леша. – Погнали на Бали. А?! Прикиньте, Бали! Будем жрать манго на завтрак, обед и ужин. Волны, серф, обезьяны! Обезьяны! Кайф же! Поедем на сказочное Бали, там такие рейвы на Чангу. Будем тусить до утра, а по дороге падать в океан, чисто чтобы волны качали! Пить кокосы… Да-а-а… кокосы. Что нам на месте, в столице, сидеть? Тут погода – суицид. Я уже метро это видеть не могу. Мне песок нужен. Сниму рейтузы, надену шорты. Как я скучаю по шортам! Куплю себе рубашку гавайскую и вылезать из нее не буду. Кокосы вам руками рвать буду! Пинать кокосы, весь день пинать кокосы! И какую-нибудь папайю. Я вообще ни разу в жизни папайю не пробовал.

– Бля, Ле-е-еша, – протянула Марго. – А то, что нас позвал чокнутый гуру, тебя не смущает?

– Да просто доброй души человек.

– «Ретрит: умри и воскресни». Может, это секта какая-то?

– Маргоша, он билеты нам оплачивает! О-пла-чи-ва-ет! У нас когда такой шанс будет еще?

– Мне все это не нравится, – тихо произнес Сева.

– Да, Сев, че нам тут торчать? Приключение же!

– А вдруг, не знаю, пустят нас там на какое-нибудь ритуальное мясо? – не унималась Марго.

– Из мяса в мясо, – рассмеялся Леша, вскочил на ноги, встал рядом с Марго и голосом, полным энтузиазма, произнес: – «“Мясо”. Бали edition». Вслушайся, Марго. «“Мясо”. Бали edition». Мы. Бали. «Мясо».

– Съебался, Леш. – Она оттолкнула его как раз в тот момент, когда Глеб пафосно отложил телефон.

– Крис подтвердила. Он норм. У нее две подруги были на его ретрите. Какой-то бизнесмен из Уфы, открыл свой бизнес на Бали, поехал головой, стал гуру. Денег – жуй всеми частями тела. В криминальных делах не замешан. Обычный фрик. Все ее подружки благополучно вернулись домой со всеми раскрытыми чакрами.

Вдруг почему-то тишина напала на них. Молчание задумчивое, боязливое. Как молчание перед прыжком в пропасть. В каждом из них билось предчувствие разных форм, различных оттенков, но все же с единой сутью: сейчас происходит что-то важное.

У Севы сердце забилось в горле. И он отчего-то вспомнил, как последний раз в этой же мастерской видел своего отца, перед тем как тот разбился на машине. Тишина тогда стояла точь-в-точь такая же, и неясная тревога билась в маленьком Севе.

Он чувствовал себя так, будто сейчас, среди друзей, наблюдает аварию.

И Глеб произнес:

– Поехали.

Иоланта

Она ненавидела экстатик-дэнс[1] с самого первого дня, как оказалась на Бали. Действо, напоминающее утреннюю вечеринку с аниматором в турецком отеле all-inclusive, с кучей босоногих фриков, невидимым диджеем и странными, порой вульгарными движениями людей, находящихся под действием одурманивающих веществ.

В толпе она не может закрыть глаза, как делают все остальные. Не может расслабиться и «отдаться потоку», как тут принято говорить. Пока вокруг все танцуют, она просто стоит в самом центре этого тропического ада и беззвучно рыдает от удушающего одиночества среди этой огромной толпы. Никто не увидит. Никто не услышит. Хочется бежать. Она уже успела забыть лица ребят, которые притащили ее сюда, сказав, что здесь будет круто. «Трансформационное свободное движение – так они назвали эту обезумевшую толпу, – будто шаманизм встретился с