«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом - Юрий Николаевич Матроскин

Ознакомительный фрагментверблюжьей колючке кипяченную воду. Ее терпкий вкус хорошо помогал утолению жажды. На крайний случай в избытке был пантоцид — дезинфицирующие грязную воду таблетки, обеспечивающие воде «приятный» хлорный привкус. Также верным спутником желтухи и тифа были грязные руки. Я очень хорошо усвоил эти правила и за свою длительную службу в Средней Азии, к счастью, так и не удосужился близко познакомиться с этими «болячками» (да и малярия обошла меня стороною).

Однако, вернусь к событиям в Ашхабаде. Утром, после доклада о своем прибытии в отделе кадров Краснознаменного Среднеазиатского погранокруга КГБ СССР меня вновь постигло жестокое разочарование: упомянутый выше кадровик банально обманул — мне предстояло заменить капитана Сергея Мостового в должности замполита 1-й заставы (на БМП) 3-й мотоманевренной группы «Артходжа» 48-го Пянджского пограничного отряда. Кстати, в кабинете отдела кадров я обратил внимание на висевшую на стене фотографию пальмы, обмолвившись мимоходом: «Здесь даже пальмы растут!», не подозревая, как был близок к истине — эта фотография повлияла судьбу не одного ушлого лейтенанта-выпускника. Но об этом я узнал только спустя несколько лет. А дело было в том, что начальник штаба Кара-Калинского погранотряда умудрился вырастить возле здания управления пальму, хотя она достигала всего каких-то 70 см в высоту — ну не хотела она почему-то расти — ведь вокруг пустыня и барханы. Однако эта пальма стала местной достопримечательностью. Как-то ее увидел кадровик из округа и придумал неординарный «маркетинговый ход»: сфотографировал и поместил ее увеличенную фотографию в своем служебном кабинете и как заядлый рыбак стал ждать «клева», который начинался с прибытием молодых лейтенантов. Некоторые из них, проявив живой интерес к ее местонахождению (предполагая, что растет она в субтропиках), задавали «роковой» для себя вопрос: «А нельзя ли туда попасть служить?» Суровый кадровик отвечал, что, мол, места там все заняты, но затем, «смилостивившись» и порывшись в своих записях и «обнаружив» якобы одну случайно затерявшуюся вакансию (в действительности желающих служить в Кара-Кала было ох как мало), сообщал радостному лейтенанту: «Есть одна, быстро пиши рапорт о своем назначении на нее!» Трудно описать эмоции лейтенанта, когда он видел эту пальму наяву и осознавал, куда попал служить. Так что нынешние специалисты по маркетингу просто малые дети по сравнению с нашими кадровиками.

В управлении округа в Ашхабаде судьба свела меня с такими же «счастливчиками», получившими «путевки» в Афганистан. В их числе был и старший лейтенант Виктор Нарочный, назначенный заместителем начальника 2-й заставы (на БТР) на «Артходжу», с которым мы бок о бок провоевали почти два года. Все мы воспринимали свое новое место службы как естественный зигзаг офицерской судьбы. Поэтому после 3-дневных сборов мы в хорошем настроении направились к новому месту службы — ведь впереди у нас был интереснейший и динамичный период службы. По дороге в Пяндж я впервые столкнулся со среднеазиатской «прозой жизни». В купе поезда Ашхабад — Душанбе меня встретила местная «экзотика»: отсутствовало оконное стекло (местные пацанята ради развлечений бросали камни в проходящие поезда), а так как проводниками были исключительно мужчины-туркмены, то последняя влажная уборка в вагоне, видимо, была еще при его сдаче в эксплуатацию. Перегородки в купе были исписаны полуграмотными «лирическими» надписями типа: «Сдес бил Курбан» и т. п. Постельное белье почему-то серого цвета было влажным, мятым и пригодно лишь для подстилки. Отсутствие стекла породило у меня иллюзию на прохладу в дороге. Но не тут-то было — вместо желанной прохлады меня ждало горячее дыхание пустыни и… песок, много песка. К приезду в Душанбе он был у меня везде — в волосах, в ушах, и даже на зубах, что оставило у меня на всю жизнь «неизгладимые» впечатления от этого путешествия и неописуемого удовольствия от душа после поездки.

Кстати, немного о русском языке. В то время практически все местные жители (даже в отдаленных кишлаках) — хорошо, либо довольно сносно разговаривали на «языке межнационального общения» и мы искренне воспринимали слова из известной песни: «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз!» А вот письменная грамотность у них весьма «хромала», что порождало многочисленные «казусы». Как-то мы с женой покупали в хозмаге посуду. Жена присмотрела набор кастрюль и, взглянув на ценники, не смогла сдержать смеха — в зависимости от размера кастрюль на них было указано: «Балшой каструл», «Каструл», «Каструлка» и «Каструльенок». И такая «экзотика» была на каждом шагу.

А еще меня поразили восточные базары, где обязательно нужно торговаться не столько для того, чтобы «сбить» цену, сколько для соблюдения местного обычая и приятного общения. Поражающие своим ассортиментом сладостей, соленостей, зелени, фруктов, овощей и других восточных вкусностей, красочные, гостеприимные, шумные, разноязыкие базары тоже способствовали многим смешным случаям, которые всегда приятно вспомнить в хорошей компании. Как-то в Пяндже мы с сослуживцем оправились на базар за покупками. Продавцы со всех сторон зазывали нас попробовать их «самые-самые лучшие» вкусности. Наше внимание привлек колоритный азербайджанец в кепке типа «аэропорт», торговавший красным стручковым перцем, который предложил: «Попробуй, очень горький перец!» Видя сомнение моего товарища, он заявил: «Попробуй. Если не скривишься — весь перец отдам тебе бесплатно!» Лучше бы он этого не говорил — мой товарищ до командировки в Афганистан три года служил в охране нашего посольства в Эфиопии и весьма пристрастился к эфиопским национальным блюдам, щедро сдобренным острым перцем. Поэтому он уточнил: «Точно отдашь? Не обманешь?» Выслушав традиционное заверение типа: «Мамой клянусь», он взял перец и начал жевать его, словно стручок зеленого гороха. Съел один, съел другой, с улыбкой все приговаривая: «Да он у тебя не горький! Ну не, не горький!» Когда же изумленный азербайджанец схватил стручок перца и, чтобы проверить это, начал его жевать, то стал похож на рыбу с выпученными глазами, судорожно хватавшую ртом воздух. Вовремя сунутая ему бутылка с лимонадом вернула его к жизни. Мой же товарищ на это заявил: «Не притворяйся! Он не горький — я же не кривлюсь!» Все окружившие нас зеваки дружно смеялись, а соседи — торговцы перцем, видевшие в азербайджанце конкурента, тут же заявили ему: «Держи слово! Он не скривился — отдавай весь перец». Смущенный азербайджанец высыпал из своего огромного подноса в подсунутый тут же кем-то из его конкурентов большой пакет целую гору стручкового перца (это при цене-то в 3 рубля за «горку» из 5 стручков). Возвращаясь с базара, мы на территории отряда со смехом пригоршнями раздавали этот перец всем встречным.

Пяндж встретил меня изматывающим зноем и духотой. Город был образован в XIX веке при Бухарском эмирате как кишлак Сарай-Камар и