Позывной "Камчатка" - Александр Зубенко

- В вахтенный журнал занесла время?

- Конечно. В первую очередь, всё как положено, по инструкции. Ещё подумала: странно, четверо суток молчали, а тут прорвались наконец. Даже обрадовалась. Но, видимо, рано. Связь тут же оборвалась. Помню, начала их отчитывать, что штормовое предупреждение запоздало, но уже поняла, что кричу в пустоту. Потом в рубку зашёл Степан. Магнитофон записал сообщение – можно прослушать ещё раз.

- Нет необходимости, - каким-то странным голосом произнёс профессор, всё ещё сидя у рации. – Я только что проверил запись.

- И что?

- Она… стёрта.

Последнее слово он протянул как-то зловеще, с присвистом, едва ли не шёпотом, обводя всех недобрым взглядом.

Наступила пауза. Никто ещё толком не осознал конечного смысла его фразы. Лишь через несколько секунд, словно из колодца донёсся глухой голос Стебелька:

- Как… это стёр-та-а? Чем… то есть кем?

- Вообще отсутствует? – у Николая поползли вверх брови.

Розанов кивнул, лихорадочно что-то прикидывая в уме.

- А ты назад на ракордную ленту прокрутил? – спросил коряк.

- А что я, по-твоему, делал в наушниках? Уже дважды прокрутил. Плёнка пуста. Мало того, она пуста ВСЯ.

У Лёши из рук вывалилась ложка, закатившись под стол.

- Как это… в-вся-я? – ещё минута, и его зубы начали бы отбивать дробь. Толстый сибирский кот Василий, любимец всей станции, степенный и когда надо интеллигентный, нехотя потёрся у ног Сони, направившись к упавшему предмету. Лениво потолкал ложку лапой, и вяло улёгся рядом с ней.

- Вся, - повторил Розанов. – Не только нет последней записи с Паланы, но и всех записей, принятых нами прежде чем начался буран. Никаких! Пусто!

Игнат дунул трубкой. Соня недоуменно уставилась на Николая. Важин процедил сквозь зубы:

- Я вам ещё в первый день сказал, что это какой-то странный буран. Когда он только начался. Внезапно, словно ниоткуда. Зловещий. Непонятный. Не от мира сего. Откуда здесь на Камчатке снежные вихри антарктических широт? Да ещё и такой небывалой силы? Ты помнишь что-нибудь подобное в своих шаманских поверьях? – бросил он хмурый взгляд на проводника.

- Нет, - пыхнул тот трубкой. – В том-то и дело, что не помню. Ни отцы мои не помнят, ни деды, ни прадеды. Последний буран со снежными массами такого масштаба происходил лет сто назад, да и то гораздо слабее. А последнее крупное извержение произошло в 1938 году, когда растопленный снег с пеплом образовали реки грязи, скосившие на своём пути весь лесной массив. Столб газа и пепла поднялся тогда над Авачей на высоту в пять километров. Землетрясение было порядком семи баллов. Но это было сорок лет назад. А сейчас… Это уже не шторм с Берингова моря, это что-то гораздо крупнее, мощнее, сильнее. Ты прав, такой небывалой силы мне не припоминается в моих поверьях. Может ительмены знают.

- Вот то-то, - злобно оттолкнув кота под столом, встал зоотехник. – Пойду, заведу собак в сарай. Там стены толще и крыша надёжнее.

Все проводили его взглядом, ещё не совсем понимая, чем может обернуться эти две, дополняющие себя неприятности: потеря связи и непонятное исчезновение записи с плёнки магнитофона.

- Кто такие ительмены? – спросил Лёша.

- Народность Камчатки, причём, коренная, - поднял брови Игнат. – Ты же в экспедиции уже второй год, не знаешь до сих пор? Русские здесь с конца семнадцатого века, со времён первопроходцев Камчатова и Атласова. В Авачинской губе бросали якоря корабли почти всех известных мореплавателей Арктики. Историю учить надо, Лёша. Здесь неподалёку стоял даже крест с надписью: «13 июня 1697 года пятидесятник Владимир Атласов сотоварищи проходил с казаками». Позднее, через сорок лет этот крест зарисовал в блокнот Крашенинников, сохранив переписанную надпись для потомков. Здесь бывал Лаперуз, оставивший приятные воспоминания о «Сопке любви». Возможно, любовался «Тремя братьями» в воротах бухты – тремя мрачными скалами с отвесными стенами. В Авачинской бухте до сих пор стоит легендарный «Теодор Нетте», воспетый Маяковским в стихах «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». Отсюда выходила в плавание экспедиция Беринга и Чирикова.

- А-а, ну об этом я и без тебя знаю, философ ты наш, - махнул рукой Лёша. – Историю учил, причём, назло тебе. Два корабля «Святой Павел» и «Святой Пётр», в честь нашего профессора, - попытался пошутить он, бросив взгляд на начальника станции, - готовились к этой экспедиции несколько лет. И заметь, шаман-историк, чтоб тебя твои шайтаны съели, строились эти корабли на верфи в Охотске! – поднял он палец.

- И что? Это всем известно.

- Да? В таком случае, всем ли известно, что в Охотске живёт моя любовь в образе прекрасной Афродиты? Или будешь спорить? Может её предки как раз и были теми корабелами, кто ставил мачты на легендарных кораблях. А? Может её предки и входили в эту экспедицию. Как тебе такое?

- Ты хоть знаешь, куда направлялись корабли?

- Конечно! Открывать Аляску.

- А ительменов после русских осталось тысяч пять, не более, - заключил коряк.

- Давайте историю оставим чуть позднее, - предложил Николай, видя, что назревает нешуточный спор. – Сейчас надо разобраться с плёнкой.

- Но как? – спустя несколько секунд воскликнул Лёша-стебелёк. – Как? Каким образом? Это же механика! Чтобы удалить запись, нужно, по крайней мере, нажать кнопку стирания. Верно? А если ещё и ВСЮ, то есть – записанную несколько дней назад, то необходимо отмотать плёнку назад. Включить заново и запустить стирание. – Он обвёл всех непонимающим взглядом. – Или я что-то не кумекаю?

Игнат пожал плечами. Розанов поднял в руке кассету, показывая всем:

- Она стояла на записи передачи с Паланы. Плёнка наполовину была записанной. Все мы знаем, что запись включается автоматически, если приёмник принимает необходимую нам волну, и только тогда включается запись. Вот, смотрите, - он сел за стол, выложив кассету посередине. Соня сдвинула миски в сторону. Есть уже никому не хотелось. – Видите? Плёнка остановилась строго в момент передачи с Паланы. Следовательно, она её записала. Так?

- Так… - за всех ответил Стебелёк.

- А когда я начал прослушивать, там было пусто. Отмотал назад – пусто. Отмотал до самого начала – пусто. Перемотал дважды – пусто. Иными словами, она не была перемотана, - почти по слогам произнёс он. – Её никто не перематывал. Да и кому перематывать,