Основы языческого миропонимания - Михаил Фёдорович Косарев

князь великий посла рать в Югру лыжную Устюжан да Вологжан, Вымич, Сысолян, Двинян, Понежан, а воеводы были с ними князь Семен Федорович Курбский да князь Петр Ушатой да Василий Бражник Иванов сын Гаврилов. Они же ходили на лыжах пеши зиму всю да Югорскую землю всю повоевали и в полон вели».

По своей мощи, подготовленности и технической оснащенности это военное предприятие было куда основательнее более позднего и более известного похода Ермака. Кроме нескольких детей боярских, у Курбского было 1304 устюжанина и 500 вятчан, у Ушатого 1920 вятчан, важан и понежан, а с Василием Бражником было 200 вятчан, 100 арян, татар и остяков — т. е. в общей сложности более 4 тысяч человек.

Прежде чем перевалить Уральские горы, все три войска, вышедшие из трех разных мест, встретились на Печоре при впадении в нее р. Усы, где «зарубили» городок Устащ. «И с Печоры реки, — сообщает далее Разрядная книга, — пошли воеводы на лыжах на Введение Пречистой Богородицы. От Печоры шли воеводы до Камени (до Урала. — М. К.) две недели и тут развелись воеводы Петр да Семен… И убили воеводы на Камени Самоеды 50 человек, а взяли 2000 оленей. От Камени шли неделю до первого городка Ляпина, всех по та мест шли 4650 верст. Из Ляпина встретили с Обдора на оленех югорские князи, а от Ляпина шли воеводы на оленех, а рать на собаках. Ляпин взяли и поймали 33 городы да взяли 1009 лучших людей да 50 князей привели. Да Василей же Бражник взял 8 городов да 50 голов, а пришли к Москве на великий день к Государю, все Бог дал здорово» (Верещагин А., 1908. С. 2–4).

Как видно из вышеизложенного, географическое открытие Сибири русскими произошло за сотни лет до Ермака. Последний, отправляясь в 1582 г. «сибирскую землю воевати», был хорошо осведомлен о географических и этнографических особенностях Западной Сибири. Согласно Сибирской (Ремезовской) летописи, он знал, какие реки впадают в Тобол, и что Тобол «пал в Иртыш… и Иртыш пал в Обь, а Обь пала в море двема устьи, а по ней живут Остяки и Самоядь, ездят на оленех и собаках и кормятся рыбами, а по степи Калмыки и Мунгалы и Казачья орда, ездят на вельблюдах и кормятся скотом» (Ремезовская летопись, 1907. С. 316).

Для европейцев Сибирь, Югра долгое время ассоциировалась с мифической «Золотой Бабой». Одно из первых упоминаний о ней мы находим в Новгородской летописи, где под 1398 г. рассказывается о заслугах Пермского епископа Стефана: «Сей научи Пермскую землю вере Христовой…, а прежде клянилися зверем и деревом, воде, огню и Златой Бабе» (Шишонко В., 1881. С. 17).

Золотая Баба — легенда или быль?

В западноевропейских странах интерес к неведомой Югре был подогрет сочинением итальянца Юлия Помпония Лэта (около 1480 г.), который считал, что угры, предки современных венгров, участвовали в походе Алариха на Рим и в разграблении города. «На обратном пути, — пишет Лэт, — часть их осела в Паннонии (на среднем Дунае. — М. К.) и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняется, как божествам» (Алексеев М. П., 1941. С. 70).

Насколько мне известно, первым из иностранцев о Золотой Бабе написал в 1517 г. польский ученый Матвей Меховский: «За областью, называемой Вяткой, по дороге в Скифию, стоит большой идол Золотая Баба… Соседние племена весьма чтут его и поклоняются ему…» (Меховский М., 1936. С. 116). С легкой руки Матвея Меховского известие о Золотой Бабе приобрело широкую известность. Она стала восприниматься не только как символ Сибири, но и как символ сибирского язычества. На картах Московии XVI в. в северо-восточном ее углу обязателен рисунок Золотой Бабы. Англичанин А. Д-женкинсон сделал на своей карте такую пояснительную приписку: «Золотая Старуха пользуется поклонением у Обдорцев и Югры. Жрец спрашивает этого идола о том, что им следует делать или куда перекочевать, и сам идол (удивительное дело!) дает вопрошающим ответы, и предсказания точно сбываются».

Графические воспроизведения Золотой Бабы различны. У Матвея Меховского — это обычная женская статуя, у А. Вида (1542 г.) — женщина с рогом изобилия, у С. Герберштейна (1549 г.) она изображена в виде Минервы с копьем в руке, на его же карте 1557 г. Золотая Баба напоминает сидящую Мадонну с ребенком на руках, а на вышеупомянутой карте А. Дженкинсона она также имеет вид Мадонны, но уже с двумя детьми (Алексеев М. П., 1941. С. 117).

И еще одна особенность: чем позже изготовлена карта, тем дальше на восток отодвигается обиталище Золотой Бабы. На самых ранних картах ее помещали в Пермии, на карте А. Вида она изображена в Обдории между Уральским хребтом и низовьями Оби и даже восточнее — за Обью. Вероятнее всего, «миграция» Золотой Бабы на восток соответствует «миграции» Югорской земли, которую также сначала помещали на картах к западу от Уральского хребта, потом — между Уралом и Обью и, наконец, в низовьях Оби. Это перемещение в полной мере соответствует археологически и исторически зафиксированному многовековому оттоку вогулов (манси) из Приуралья в Зауралье и Западную Сибирь.

Скорее всего, первоначально Золотой Бабе поклонялись в Пермии, а затем в связи с христианизацией края перенесли ее на восток, за Урал. Миссионер Гр. Новицкий, проповедовавший в начале XVIII в. христианство остякам, предполагал, что во времена пермского епископа Стефана (XIV в.), когда он «тму нечестия и скверну идолобесия от стран великия Пермы начат прогонити, тогда мраком идольским одержимые Пермяне света истины евангельской благодати Божией бежали в сия полунощные страны» (Новицкий Гр., 1941. С. 38–39).

Согласно сведениям, полученным от остяков, вогулов и русских старожилов, Золотая Баба долго хранилась в Белогорье — местности на Оби близ впадения в нее Иртыша. Эту версию подтверждает и Сибирская (Ремезовская) летопись. В ней, в частности, повествуется о приключениях ближайшего соратника Ермака атамана Богдана Брязги после взятия им в 1583 г. остяцкого городка Самар в устье Иртыша: «И оттоль поидоша на Обь и видеша много пустово места и жилья мало и присташа на Белогорье. Ту бо у них мольбище болшое богыне древней, нага с сыном на стуле сидящая. Приемлюще дары от своих и дающе ей остатки во всяком промысле, а иже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто принесет жалеючи, тот пред ней пад умрет. Имеша бо жрения и съезд великий, егда же вниде им слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати и многое собрание