Русский дневник. 1927–1928 - Альфред Барр

(тем, кто выиграл от НЭПа, то есть независимым торговцам или частным производителям – буржуа). Они платят по 200 рублей в месяц. Квартиры построены очень плохо. Плохая вентиляция, слишком широкие двери, кривые косяки, некачественная канализация, мусоропровод слишком узкий, трубы в ванной жалкие. После салата мы пожелали доброй ночи, так как я нуждался в отдыхе, и отправились домой. Отличная прогулка, отличная компания, отличный ужин, очень поучительно, но не более вдохновляюще, чем наш утренний час, проведенный у Павы.

Очевидно, что нет теперь другого такого места на земле, где художественный талант так пестуется, как в Москве. Даже поэтам платят хорошо, особенно если они полезны для пропаганды. Поэзия оплачивается построчно, и это во многом объясняет нерегулярно напечатанный стих, который по ритму в реальности вполне регулярен.

Лучше я буду здесь, чем в любом другом месте на земле.

29 декабря

Прошлой ночью соседние индусы не давали мне спать громкими спорами – то ли обсуждали антибританский бойкот, то ли приветствовали Диего Риверу, который прибыл недавно из Мексики, чтобы работать над фресками для Советов. Они предупреждали меня, что он приедет, и, кажется, неплохо его знают. Я надеюсь познакомиться с ним, поскольку у него имеется полный набор фотографий его фресок из Мехико.

После позднего завтрака Дана и мы отправились в коллекцию Щукина, но по ошибке попали в Исторический музей. Осмотрели несколько средненьких икон, прекрасные ткани и некоторое количество ранней доисторической кавказской скульптуры. Также видели интересную выставку о московской жизни XVII века. Потом прошли по Красной площади мимо гробницы Ленина (хорошо спроектированная деревянная структура в ассирийском стиле) к собору Василия Блаженного – необыкновенно богатый, в подлинно варварском стиле; красные, зеленые, оранжевые глубокие тона. Зашли в часовню Богоматери Иверской. Написанные на бумажках молитвы верующие вручали священнику, который озвучивал их перед прекрасной поздневизантийской Богоматерью, едва различимой сквозь безвкусный брик-а-брак оклада. На выходе из часовни на стене большими красными буквами надпись: «Религия – опиум для народа», в которой с соционаучной точки зрения столько же верного, сколько и ложного.

Возвращаясь, купил за несколько копеек детскую книжку с балладой о Робин Гуде, очень хорошо иллюстрированную, с прекрасными рисунками Пронова [43] – вероятно, находящегося под влиянием иконизма Григорьева, Судейкина и других.

Затем обедали в вегетарианском ресторане: суп (очень сложный и густой) 30 к⟨опеек⟩, овощи 25 к⟨опеек⟩, kompot 35 к⟨опеек⟩, чай 10 к⟨опеек⟩.

Вечером пошли в Театр Революции, одно из детищ Мейерхольд а [44], посмотреть пьесу ⟨пропуск Барра⟩ под названием «Конец Криворыльска» [45] – смесь фарса, сатиры и мелодрамы на тему разложения буржуазной жизни в маленьком городке после революции. Пьеса шла с 7:30 до 11:30 в пяти актах и семи сценах, не переставая держать зрительский интерес: действие было таким стремительным, декорации такими интересными, а игра на таком невероятно высоком уровне. Из 40 исполнителей никто не играл плохо, а дюжина из них играла просто превосходно. В Москве, наверное, вдвое больше отличных актеров, чем в любом городе мира ⟨прилагается набросок одной из декораций⟩. Публика была полностью пролетарской. Пьеса, таким образом, была очевидна по действию, не утонченна по психологии и игралась широкими мазками, но была в высшей степени развлекательна.

Переводчик Даны был офицером на борту «Авроры» во время восстания.

После пьесы пошли в Дом Герцена за пивом и сыром. Девушка, у которой мы были вчера в гостях, играла «Аллилуйю» на рояле в большой концертной манере и с интересными ритмическими эффектами, но без всякого чувства джаза. Было много литературного народа, но никого из тяжеловесов. В постель в 2:15.

30 декабря

После позднего завтрака я смог наконец убедить портье добыть мне марки для слишком долго откладывавшихся писем домой.

Затем – в Первый музей нового западного искусства [46], бывшая коллекция Щукина, возможно, лучшая коллекция современной французской живописи после Барнса в Филадельфии [47] и Ребера в Лугано [48]: 8 Сезаннов, 48 Пикассо, 40 Матиссов, дюжина Деренов и так далее. Ранние Пикассо в особенности исторически ценные, поскольку по ним можно лучше всего проследить развитие кубизма – хотя мало Браков и Анри Руссо. Нам интересно, так же ли прекрасен Морозов.

Встретились с Бобом Вульфом в галерее и пообедали в еще одном толстовском (вегетарианском) ресторане.

Вечером Розинский позвал нас на концерт Скрябина. Если верить Р⟨озинскому⟩, музыку Скрябина можно понять только после длительного изучения его жизни и философии. С⟨крябин⟩ был мистик, теософ, розенкрейцер и кто там еще и чувствовал потребность спасти или уничтожить человечество великой «тайной» в форме музыкального произведения. Он умер прежде, чем начал свой опус магнум, хотя оставил предварительные наброски. Розинский воспринимает всё это очень серьезно и твердо верит, что Скрябин – самый великий из всех русских композиторов. В этом он, быть может, быть прав, но Мусоргского, Стравинского и Бородина тоже не следует сбрасывать со счетов.

Музыка Скрябина нас не убедила. Вплоть до опуса № 40 он был, кажется, неспособен избавиться от шопеновского романтизма, хотя многое из его музыки богаче и более сложно, чем что бы то ни было у Шопена. После № 40 в сонатах № 5 и № 9 и в «Поэме Экстаза», которую Кусевицкий [49] играл в Бостоне в прошлом году, он, кажется, пошел куда дальше Шопена в страстном стаккато, мощном, но не завершенном, и всё еще, на мой вкус, романтическом, хотя Р⟨озинский⟩ настаивал, что после опуса № 25 он становился всё более философским. Р⟨озинский⟩ путает намерение с результатом.

31 декабря

День, потраченный впустую. Мы договорились с Петром и Даной пойти по магазинам за рубахами и книжками, но день перед Новым годом оказался для этого неудачным временем. Я нашел несколько хороших книг по живописи и плакату в Госиздате, но этого слишком мало. Кажется, хорошей книги о советской живописи по-русски нет. Американская книга Лозовика [50] и немецкая книга Константина Уманского [51] послужат временной заменой. Хотя с покупками ничего не вышло, по Москве гулять всегда интересно. Почти невозможно встретить человека в неинтересном костюме, и все физиогномические типы невероятно яркие и своеобразные. Что касается архитектуры, кажется, по Москве прошлась особенно жестокая эпидемия «drittes рококо». Венские идеи 1905 года импортировались без разбора. Интерьер большого продуктового магазина напротив нашего отеля – самое чудовищное ар-нуво [52], что мне доводилось встречать, много встречается очень плохих заимствований Beaux-Arts, барокко и рококо за последние триста лет.

Множество церквей и монастырей при этом прекрасны по тону и живописны по композиции. Из трех-четырех современных зданий здание Телеграфа кажется наиболее претенциозным и плохим – плохо прорисованное попурри по деталям, хотя и интересное по композиции. Дом, в