Несчастливые початки гетмана Мазепы - Сергей Эдуардович Цветков

кто первый – русские или шведы – поспеет к Батурину, гетманской резиденции, где хранились значительные запасы продовольствия и боеприпасов и 70 пушек. Не пропустив Меншикова на Украину, Карл и Мазепа могли надеяться на широкое восстание казаков вроде булавинского на Дону. Мазепа всячески торопил Карла. Меншиков и сам поспешал.

Русские и шведы наперегонки устремились к Батурину.

3 ноября Карлу донесли, что спешить некуда. Днем раньше Меншиков штурмом взял Батурин, устроил в нем резню, спалил город дотла и завладел всеми припасами. Мазепа, узнав об участи своей столицы, горько сказал:

– Злые и несчастливые наши початки! Знаю, что Бог не благословит моего намерения. Теперь все дела инако пойдут, и Украина, устрашенная Батурином, будет бояться стать с нами заодно.

Но впереди был еще богатый, неразоренный край. Держась параллельно друг другу, шведы и русские двигались все дальше на юг. Вскоре небо над Украиной почернело от дыма: теперь жгли не только русские, но и шведы, чтобы защититься от кавалерийских набегов. Каждому полку выделялись округа, которые нужно было разграбить и сжечь. О том, насколько дерзко действовала русская кавалерия, говорит, например, такой факт: в начале русского похода у Карла было 6 генерал-адъютантов, а уже к 16 ноября пятеро из них погибли при налетах казаков и калмыков, один попал в плен.

Вместо 20 000 казаков, которые, по словам генерала Рёншельда на совещании в Старишах, должны были так лихо преследовать и истреблять московитов, шведов встретило на Украине враждебно настроенное население. Камергер короля Густав Адлерфельд, ведший дневник, то и дело вносил в летопись похода записи вроде следующей: «10 декабря полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в различных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее [Терейской слободе] и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов [Недрыгайлово]. Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим». Шведы придумали такой трюк: останавливаясь в деревне, давали за провиант деньги, а уходя, отбирали их. «Таким образом, – продолжает Адлерфельд, – мы постоянно находились в драке с обитателями, что в высшей степени огорчало старого Мазепу».

Мазепе вообще уже надо было держать ухо востро: полковники, толкнувшие его к Карлу, теперь подумывали, как бы им, по доброму казацкому обычаю, выкупить свои головы за счет гетманской головы. Петр в ноябре получил письмо полковника Апостола с предложением захватить и выдать Мазепу за царское прощение. Ответа не последовало.

В сражении под Полтавой Мазепа со своими казаками не участвовал – Карл оставил их при обозе.

Спустя несколько дней после битвы шведская армия оказалась прижата к реке Переволчне. Король сдал командование генералу Левенгаупту и переправился на тот берег. Вместе с ним ушло почти три тысячи шведов, Мазепа с женой и Войнаровским, несколько сотен казаков и рота конных егерей. Высшие чины сидели в лодках, казаки и егеря держались за гривы лошадей; течение унесло многих из них. Канула на дно и часть гетманских сокровищ (впоследствии чье-то смутное воспоминание об этом событии породило знаменитую легенду о «кладе» Мазепы).

Вскоре за тем остатки шведской армии капитулировали.

За Днепром, куда хватало глаз, расстилалась голая степь – без дорог, деревьев, воды и жилья. Днем стояла нестерпимая жара, ночью холод пронизывал до костей. Королевский отряд терпел жестокую нужду во всем, особенно сильно донимала жажда. К концу первого дня пути казаки случайно натолкнулись на мутный ручеек – это спасло беглецов.

Карл ехал впереди в коляске, остальные следовали за ним верхом, в повозках или пешком. Последним приходилось совсем туго, так как отряд двигался на пределе возможного, опасаясь преследования. Многие из них отставали и гибли в степи; их белеющие в траве кости случайные путники видели еще и десятилетия спустя.

В пути шведы почти полностью зависели от казаков, умевших ориентироваться по солнцу и звездам. Казаки осмелели и с каждым днем все громче заявляли о своих требованиях. «Они роптали, – пишет королевский летописец Нордберг, – что им платят жалованье из взятого с собой бочонка с саксонской мелкой монетой, которую по причине ее легковесности называли саксонскими летучими мышами, и казаки угрожали предоставить шведов их судьбе». Свое недовольство они попытались выместить на Мазепе. По словам Понятовского, на третий день в ночь в лагере возникла тревога: «казаки, которые возмутились против Мазепы, хотели разграбить его телеги, где у него были большие ценности, а его самого схватить и выдать царю». Шведам удалось уговорить их оставить Мазепу в покое, но несколько десятков запорожцев покинули лагерь и скрылись в высокой траве, вероятно решив вернуться домой.

На пятый день королевский отряд достиг Буга. Люди были полностью измотаны: они преодолели 230 верст и не отдыхали по-настоящему уже восемь суток, со дня Полтавского сражения.

За Бугом начинались владения Турции. Карл расположился лагерем на берегу реки и направил к очаковскому коменданту Мехмету-паше Понятовского, поручив ему вытребовать у турок съестные припасы и лодки для переправы. 2000 дукатов, врученные королем посланцу, должны были ускорить переговоры.

Но «паша в Очакове был несговорчивый и жестокий человек» (Нордберг). Сначала он пообещал выделить шведам 5 небольших судов с провиантом и впустить их в город. Затем, увидев многочисленность королевского отряда, паша испугался ответственности и разрешил переправиться лишь королю со свитой; прочие должны были ожидать распоряжений султана.

Карл настаивал на немедленной переправе всего отряда; переговоры затянулись. Наконец Понятовскому удалось «подобающими средствами» (то есть, попросту говоря, подкупом) добиться от паши желаемого. Шведы и казаки начали переправу. Однако переговоры отняли слишком много времени – в степи показалась русская кавалерия. Повторилась Переволочна, только меньшего масштаба. Карл, переправившийся одним из первых, вновь не смог руководить обороной, и ему пришлось лишь наблюдать гибель остатков армии. Из 2800 человек на турецкий берег Буга перебралось всего 600, остальные (как большая часть храбрых драбантов) нашли свою смерть от русских сабель и пик, утонули в реке или сдались в плен. Запорожцев русские убивали на месте, а 300 пленных шведов обезоружили, связали и табуном погнали в степь.

Паша просил у Карла прощения за промедление и умолял не жаловаться султану. Вольтер передает, что Карл обещал ему это, предварительно отчитав его, «словно имел дело с подданным». Нордберг же рассказывает, что разгневанный король сразу отправил султану жалобу и тот выслал Мехмету-паше шелковый шнурок (это означало смертный приговор: чиновник, получивший от султана шнурок, должен был повеситься на нем).

В Стамбул король отправил Нейгебауэра, ставшего первым шведским послом в Турции. Это был уроженец Данцига, знавший многие