Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск третий - Альманах Российский колокол

взорить, воспеть,

У мира в сером хламе.

В трио возьмите меня к себе –

Я буду петь вместе с вами.

Петь буду смело горнилом вслед,

Мясом к гарниру из стали.

Благословляю бумажный ваш хлеб

За то, что выжить мне дали!

3. Елабуга, 31 августа

– Бог, не суди! Ты не был

Женщиной на земле!

М. Цветаева

Краснощёкие нектарины

подавали сегодня к столу.

День последний усопшей Марины

загорался в музейном углу,

в заточении за занавеской

поднимался в предутренней мгле,

на стене угасающей фреской

под гвоздём в сердобольной петле.

Может, фартук тому был причиной

и пустой его вечно карман,

что записку друзьям и ключи на

скатерть брошены, как в океан?!

Может, сил больше не было верить?

Только нет в этом Божьей вины:

кто не знал скотской жизни потери –

не был женщиной этой страны!

Здесь в музее сверкают витрины,

отражая оставленный след

в этом доме душою Марины,

но в котором её больше нет.

4. Раскольник

Я вернулся в мир казнить

Всех, кто был фальшивой масти!

Л. Губанов

Он пришёл – молодым!

И ушёл – молодым.

Скок по полю – гнедым!

Едкий – с искрами – дым!

Колокольный надрыв!

Безутешный набат!

Ослепительный взрыв –

Мой растерзанный брат!

И с расколом – раскол!

И с женою – жених…

Он с оскалом – металл,

Всех карающий – стих!

Из житья выйти смог

За предел нежитья!

К чаше дерзкого «СМОГ»[6]

Причастилась и я!

5. Пианист

Владимиру Крайневу

Возвращаясь домой, потрясеньем гордясь,

Мне кричать всем хотелось от счастья:

Там играл пианист – страсть по струнам лилась

От натянутых жил до запястья!

Звук – по локоть, плечо, предо мной, надо мной,

На себя будто бы нанизала, –

Виртуоза игра иерихонской трубой

Разрушала апатию зала!

Тишины монолит, как Берлинской стены

Всей торос из железобетона,

Раскололся под властью витальной волны

Торжества совершенного тона.

Возвратившись домой, позабыв обо всём,

Диск крутила – в тоске – граммофонный.

Там играл пианист – рассказать бы о нём,

Да молчал аппарат телефонный…

Из цикла «Пассакалия»

Светлой памяти Леонида Колганова

Ретроспектива

Солнце утром поднималось,

опоясывая день,

и, не ведая усталость,

словно лучник, развлекалось,

метя в Землю, как в мишень.

А под вечер полоскало

пряди рыжие в воде

и, накрывшись одеялом,

за горою – в платье алом –

пряталось… Как конь в узде –

месяц выезжал на туче

и, трясясь под звёздный стон,

все поля вокруг окучив,

своей страстью неминучей

под гнусавый саксофон

ублажал души усталость

той, кому не двадцать лет…

Счастье выпало под старость

испытать такую малость –

что любил меня ПОЭТ!

Перстень с чёрным гранатом

…Чтоб жалась могила к могиле,

И вновь мы сливались во мгле!

Л. Колганов

Ты перстень с чёрным гранатом

надел мне на палец зимой,

когда мороз призрачным сватом

на нас сыпал снежной крупой

и ветер стелил рушниками

позёмку под «Свадебный марш»

у замка стоящей веками

горы, словно ворот апаш.

Нам скатертью стлались дороги,

а снились ухабы и рвы,

стихи обрывались на слоге,

горели дворцы синевы,

Морана[7] бренчала метелью

по струнам остывшей земли –

готовою стать колыбелью,

чтоб вместе в неё мы легли,

и жалась могила к могиле

в кромешной безвылазной тьме.

Противилась я этой силе

и вечной могильной тюрьме.

Противилась смерти и тлену

и вязкой рутине болот,

стирала засохшую пену

обрыдлых насущных хлопот!

Рождались стихи, как метели,

и мчались в трагический май,

где в буйстве черёмух и трелей

замолкли на слове «прощай…»,

взорвавшись, как бешеный атом,

затихли, как омут реки…

Но перстень твой с чёрным гранатом

с тех пор не снимаю с руки.

Разрыв-тоска

Разрыв-трава, разрыв-трава

Мне разрывает грудь

Л. Колганов

Я жена, твоя жена,

но послала судьба на

худосочное житьё вдовьей ночи.

И теперь моя тоска

заржавелого листка

угасающей луной тычет в очи.

А за ней разрыв-трава

жжёт мне грудь, твои слова

растерзали моё сердце в клочья.

Между жизнью и смертью

И я прошу: «Грачей и снег верните…»

Л. Колганов

Я сплету из твоих стихов

наш портрет навсегда двуединый.

Пара строф или пара слов

станут прожитой жизни картиной,

на которой – «чётный квадрат»

и грачи улетали далече,

умирала любовь стократ

в ожидании радости встречи,

где вдвоём, отпустив закат,

день встречали в объятиях солнца,

не был нужен ни брат, ни сват,

ни сиянье в манящих оконцах,

где весь Мир был в тебе одном –

ты и храм мой, и Светоч, и Демон,

где величье вечным грехо́м

восставало на подступе зрелом!

Ты теперь на другом берегу –

ну а я занята круговертью:

в ней любовь твою берегу,

разрываясь меж жизнью и смертью.

Первозданность

Не седыми ослеплён годами,

А твоей пронзительной красой!

Л. Колганов

Зацветает опять баугиния[8],

отряхнувшись от старой коры.

Для тебя оставалась Богиней я

до последних дней звёздной поры.

Эта сила твоей первозданности

мне дарована раньше была,