Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи

Поэтому призываю тебя действовать с осторожностью, даже если тот факт, что мы с девочками окажемся в зале суда, может оставить тебя равнодушным.

С наилучшими пожеланиями, Патриция.

В письме матери я нахожу причины, по которым в то время она казалась мне жертвой: твоей жертвой. Легко увидеть соотношение сил на поле. Ты противостоишь ей с точки зрения закона, защищая свои права вместе с адвокатами. Она защищается сама, защищает нас, одна, с голыми руками, реагируя в преувеличенной манере (трусливый, незрелый, ребячество, лицемерие…) и ставя себя выше тебя в вопросах защиты доброго имени семьи.

Папа, я не собираюсь набрасываться на тебя. Человеку свойственно ошибаться и мне не за что тебя судить. Просто хочу понять. В крайнем случае задаюсь вопросом – дело, может, и напрасное, но, если порассуждать в теории, интересное, – что бы ты мог сделать иначе, учитывая твой характер. Твоя работа не была измерением, отдельным от жизни: она полностью сливалась с ней, причем самым страстным образом. Компания имела приоритет над всем, даже над нами, твоими дочками, но в глубине души ты чувствовал себя отцом. Реализация твоих проектов была моральным долгом, потому что ты видел в них и наше благополучие. Можно ли винить тебя за то, что ты по-своему пытался сделать для нас что-то хорошее? «Ошибка» – двусмысленное, высокомерное, глупое слово: я не люблю его, потому что оно наспех стирает все непонятное. Так называемые «ошибки», мои или чужие, меня уже не пугают: я научилась не отвлекаться на слова. Было ли «ошибкой» хотеть свободы, страстно желать испытать судьбу? Нет, не было. Дедушка Родольфо был командиром. Наверное, нелегко было работать с ним, отбросив мечты, которые хотелось бы реализовать. Но ты делал это, зная, что рано или поздно твое время придет. Видимо, это произошло и с нами: наверное, нелегко было оставлять нас почти под полным контролем матери, в то время как тебя тянули в разные стороны тысячи обязательств. Но ты не бросал нас: сегодня я уверена в этом, когда вспоминаю твои нерешительные, боязливые, неуклюжие попытки реабилитироваться.

Тогда я была на стороне матери. Она была со мной, тебя не было. Я заразилась ее враждебностью. Но, несмотря ни на что, мы продолжали жить. Отец и две его дочери: в отношениях соблюдались законы динамики человеческих чувств и обид. Ничего необычного.

Позже все должно было бы наладиться по нескольким причинам. Во-первых, я была уже не ребенком, а подростком. Связь между нами была еще слабой, но мои ожидания росли. Затем на «фронте» между бывшими наступило небольшое затишье. Ты был щедрым с мамой (много денег, пользование разными домами), чтобы довести до конца этот изнурительный спор. Он начался с «фактического развода» («побега», по словам мамы), продолжился швейцарским разводом в 1992 году и достиг финальной точки 14 октября 1994 года, когда развод был зарегистрирован апелляционным судом в Милане. Мама к тому времени успокоилась и устранила все препятствия для твоего приезда к нам. Ты стал чаще бывать с нами, а я – открываться. Начинался новый цикл, который, к сожалению, вскоре прервался.

Перед той дверью на виа Палестро все было кончено. Тебя больше не было. Я никогда больше не увижу твою смешную кривозубую улыбку. Твою самодовольную мальчишескую походку. Не услышу твоего голоса. Не смогу задать вопросы, которые крутились у меня в голове. Не смогу ощутить тех, похлопываний по спине, которыми ты выражал свою радость и привязанность. Бесцеремонных похлопываний твоими огромными, как у гигантского шута, ладонями. Ты делал так со своими друзьями и с нами. Разве что мы, Алессандра и я, были маленькими, и эти шлепки, которых мы ждали и немного боялись, были словно частью уморительной игры. Они на мгновение перебивали дыхание, но не могли заставить нас перестать громко смеяться. Мальчишеская забава, немного дикая, первобытная, с помощью которой мы словно устанавливали физический контакт. Но теперь игра окончена.

Все, что у меня осталось о тебе, – это воспоминания. И немного, по правде говоря. Все они могли бы поместиться в ящике стола. Но одно из них в этом ящике сияет ярче других, драгоценное и прочное, как бриллиант, потому что в нем есть рассветный луч, новая глава наших отношений. Это воспоминание о поездке в Париж в 94-м году. Вдвоем, только ты и я. Я тщательно выбирала места, которые хотела бы посетить – Лувр, чтобы увидеть Амура и Психею вблизи. Ты с энтузиазмом поддержал меня, даже с некоторым трепетом. Впервые я почувствовала себя главным героем события, в котором не было никого кроме нас. Раньше, когда мы ходили куда-нибудь вместе, ты больше общался с Алессандрой, которая на пять лет старше, чем со мной. Я понимаю, и тогда понимала это. Но в этот уик-энд не было никаких оправданий. Я чувствовала себя взрослой и хотела, при всей неуверенности в себе, взять то, что принадлежало мне: твое исключительное внимание, твою заботу.

Мы прилетели регулярным рейсом и остановились в отеле «Георг V». Он так тебе нравился, в двух шагах от Триумфальной арки и Елисейских полей. Париж, который я и не могла себе представить. Конечно, не все прошло гладко: ты забронировал два смежных номера, а нам по ошибке достался люкс. Одна кровать плюс раскладной диван. Ты устроил сцену, потому что хотел, чтобы все было идеально. Чтобы у меня, взрослой, была своя комната. Эта деталь тоже должна была стать частью парижского пакета, который ты хотел подарить нам обоим. На самом деле, было бы здорово иметь собственную комнату, но мне нужно было успокоить тебя, сказать, что все в порядке, и самое главное, что я с тобой. К тому же номер, который нам достался, был потрясающим: большой, сказочный… В конце концов, ты сдался.

Я чувствовала, что ты волнуешься и не знаешь, куда себя деть. Ты в спальне, я в гостиной. Мы шпионили друг за другом, не веря в происходящее, взволнованные хрупкостью этого момента. Кожу покалывало от смущения. Я переодевалась, чтобы выйти на улицу, не в силах сосредоточиться на выборе одежды, и думала: как странно, нелепо, нереально то, что мы никогда не жили вместе. Ты не представляешь, какое впечатление произвели на меня твои ноги: я никогда не видела их вот так, голыми, свободно разгуливающими по дому. Конечно, все это глупости маленькой девочки, но, если задуматься, именно из таких мелочей, из этих подсознательных образов и состоит повседневное сосуществование. Красивые обеды, потрясающие ужины: и я говорю не о пышности, меня это не интересовало. Я даже не помню, где мы ели.