Тропами святого Урала. Часть 3. В. Н. Татищев. Георг Вильгельм де Геннин. Акинфий Демидов - Александр Смольников

– Ну, что у Вас, Иоганн Фридрихович, что-то взгляд у вас больно тревожный.

– Да думаю всё, Василий Никитич, очень мало специалистов дают нам, к тому же среди них одни рудоискатели, а где спрашиваю плавильщики, гармахеры (мастера по очистке меди), доменные и плотинные мастера? Где? Как строительство вести будем, а дай бог и построим, как эксплуатацию проводить, тут тебе и медеплавильные, так и железоделательные заводы. Не знаю, справимся ли?

– Всё правильно говоришь, Иоганн Фридрихович, но что делать, надо больше выбить попытаться здесь, а приедем на место и определяться будем. Больше никак!

– А сегодня, Никитич, всё сделал, получил денег пять тысяч на расходы, ещё решил по убытию вопросы. До Нижнего нанял струги, пойдём к нему водой, как проговаривали.

– А у меня не всё радужно, – посмотрел на Блиера Татищев, – Ивана Тряпицына упёрлись, не отпускают, а вот в школе все вопросы порешал. Ребята хоть и молодые, но грамотные, крепкие и, – засмеялся, – весёлые не в меру!

– Ещё встретил тут некоего «швецкого афицера», который показал мне «ландкарту Казанской губернии, ноипаче всея, и часть облежащих народов Перми». В связи с этим написал Якову Вилимовичу Брюсу следующее: «Мню, что довольно исправна зделана з розделением радиусов долготы и широты». Швед потребовал с меня десять рубликов за право ее скопировать. В связи с этим сообщил Брюсу: «Без повеления Вашего превосходительства таких денег дать не смею, и ежели менши возмет, то заплачю своих». Дороговизну сделки швед обосновывает тем, что на карте были «не токмо городы, но и деревни многие назначены, в которых мне быть».

– Хорошо бы разрешил, Василий Никитич, нужное дело! Ещё тут вопрос добавился. Сегодня к вечеру нас пригласил тобольский губернатор Алексей Михайлович Черкасский к себе. В Москве он нынче по делам!

1.4. Москва. Алексей Михайлович Черкасский

Интерьер кабинета Тобольского губернатора был не из бедных, по стенам всюду виднелась лепнина, на стенах висели картины известных европейских художников. Золотистые гобелены на окнах, ситцевые обои пестрели красками на стенах.

Князь Черкасский произвёл на Татищева впечатление человека тихого и спокойного, перед тем как что-то сказать, думающего прежде произнести хоть слово. Татищев сидел в кресле и смотрел на князя, к которому прислушивался сам Государь и редко имел добавления или вопросы к его докладам.

Черкасский являлся потомком двух ветвей рода крупных деятелей правления царя Алексея Михайловича – князей Я. К. Черкасского и И. И. Одоевского, в двадцать шесть лет женившегося на двоюродной сестре царя Петра Алексеевича, за которой получил огромное приданое. Правда через три года её не стало, и в 1710 году князь Черкасский подыскал себе новую супругу. Его избранницей стала княжна Мария Юрьевна Трубецкая, дочь сенатора Ю. Ю. Трубецкого и сестра фельдмаршала Н. Ю. Трубецкого. Она была моложе князя, проживала в Петербурге и не очень печалилась отсутствием мужа при назначении его в Тобольск. Так как в прошлом 1719 году, как человек честный и неподкупный, сделавший очень многое для строительства Петербурга, и к тому же очень богатый, князь Черкасский, был назначен вместо смещённого князя М. П. Гагарина сибирским губернатором. «А ведать ему, – сказано было в указе, – все сибирские города, а Сибирь разделить на три провинции, под начальством выбранных губернатором и утверждённых Сенатом вице-губернаторов».

П. Пикар. Московский Кремль в начале 18 век

– Пожалуйста чаю, господа, только доставили из-за границы, прошу отведать. По-моему, вкус и аромат его изыскан и тонок.

Поговорив о делах, которые ждут Татищева и Блиера на Урале, Черкасский передал им медную руду «двух видов» с богатым содержанием металла (более тридцати процентов), найденную под Томском. Образцы, по его словам, были доставлены в Москву жителями Томска Степаном Костылевым и Федором Комаровым.

– Знаете, господа, чтоб вы понимали с чем столкнётесь, я вам поведаю историю этих жителей Сибири. Они добились от князя М. П. Гагарина разрешения искать руду. Но челобитную с визой Гагарина у них отобрали. Когда же Степан Костылев представил томскому коменданту Василию Козлову образцы найденных им медных и серебряных руд, тот «челобитную… бросил на земь… и хотел бить кнутом». Рудоискатели оказались бравыми ребятами, надо признаться, не смирились и направились сюда в Москву и заявили о своей находке. Можете себе представить, что ради этого, они проделали путь в три тысячи пятьсот вёрст! Кстати вы можете в Москве с ними встретиться, и они подробней поведают вам свою историю.

Татищев после встречи с рудоискателями и душевного с ними разговора, сообщил в Берг-коллегию о истории приключившейся с этими двумя сибирскими жителями, и попросил разрешения взять их с собой. Коллегия удовлетворила просьбу капитана.

И это не одно приобретение экспедиции. В Москве к Татищеву явился пушкарь Никон Шаламов, бывший прежде рудоискателем в Кунгуре, а затем отданный в солдаты. Он также привез с собой, будучи «провожатым за казною», образцы руды. Берг-коллегия одобрила просьбу Татищева взять и его с собой на Урал.

Главное заведывание всеми заводскими приходами и расходами назначили берг-шрейбера Патрушева и поскольку тому «одному трудно справиться со счетными делами», взяли Петра Клушина с жалованьем «против молодого подьячего». Клушин оказался ценным помощником и позднее неплохо проявил себя в качестве чиновника в системе управления уральскими заводами. Сам же Патрушев был хорошим приобретением для экспедиции, имел хорошие знания и большой опыт, рудознатец, уроженец деревни Кашиной Тверской губернии, сын «трубника» при государевых палатах. В 1697 году в числе других русских учеников был послан для обучения рудному и монетному делу в Саксонию, откуда через год вернулся в Москву. В дальнейшем не раз бывал в экспедициях «для происку серебряных и медных руд», некоторое время он управлял имениями кронпринцессы Софии-Шарлотты.

На Урале Патрушев пробыл, по-видимому, до самой своей смерти; по крайней мере, де Геннин, сменивший Татищева, в одном из своих писем (в октябре 1722 года) говорит о болезни Патрушева, мешавшей последнему вести дела горного начальства. Как деятель самостоятельный, Патрушев не имел значения, но заслуживает памяти, как один из первых русских, получивших специальное образование за границей, как полезный и сведущий исполнитель в административной машине Петровской эпохи.

Надо сказать, ради справедливости, что жалование из участников экспедиции было повышено не только Блиеру, а и всем специалистам горного дела, отправившимся с Татищевым. Так, его толмачу и постоянному спутнику Яну Павлу Бривцыну положили – шестьдесят рублей, бергшрейберу И. К. Патрушеву – сто рублей. Рудоискателям («доносителям») П. Сталову и Зуеву увеличили жалованье с шести до двенадцати рублей