Канарский грипп, или Вспомнить всё! - Сергей Анатольевич Смирнов

нулевом уровне гостей встречали еще двое низших чинов, которые молчаливо вытянулись по стойке «смирно» и дали равнение, куда надо. Узкий коридор завершался, как сказочное распутье, еще тремя дверями на три стороны света. Генерал выбрал ближнюю. Ему пришлось не только приложить руку, но и продемонстрировать в окуляр радужную оболочку глаз.

После того, как загорелся второй зеленый огонек, послышалась короткая трель.

— Петр Иванович Никонов, — четко, по-военному проговорил генерал. Идентификация завершена. Старый генерал подумал, что когда-нибудь, если его постигнет неудача и если он еще не успеет вовремя умереть, к этой двери сможет подойти кто-то другой — с его отпечатками пальцев, с его радужной оболочкой, с его голосом. Вот это уже будет самый настоящий «Петр Иванович Никонов»! И в лучшем случае им представится сам Пауль Риттер…

Он вошел в небольшую комнату, три стены в которой занимали соты секретного архива. Здесь генерал повернулся налево. Он и его младший сын, полковник ГРУ, одновременно приложили свои ладони к выпуклостям на крышке одной из ячеек. Под ладонями вспыхнул яркий свет, мутно просветивший руки насквозь, — и затем послышался легкий щелчок.

Связь между поколениями не прервалась. Крышка ячейки превратилась в маленький столик, на который изнутри выдвинулся легкий несгораемый кейс с алюминиевым блеском.

— Бери, — сказал сыну старый генерал. Теперь в руках младшего и самого доверенного Никоненко оказался один из двух важнейших фрагментов досье Пауля Риттера, досье, некогда поделенного между двумя временно союзными организациями.

Оба перешли в другой, более просторный отсек нулевого уровня, имевший также более комфортный интерьер: несколько мягких вращающихся кресел окружали широкий стол, по углам ядовито зеленели в декоративных кадушках искусственные растения.

Никоненко-младший положил кейс на стол, нажал с двух сторон на незаметные сенсоры замка и отошел в сторону.

Никоненко-старший поднял крышку кейса. В нем было два отделения: в правом лежали подлинные материалы по делу Пауля Риттера и немецкой секретной лаборатории на Канарских островах, в левой — их фотокопии. Сегодня генерал вынул правую папку.

— С чего начнем? — заметив некоторую неуверенность в движениях отца, спросил Никоненко-младший.

На столе перед каждым из кресел располагался маленький пульт. Генерал нажал одну из кнопок.

— Слушаю вас, Петр Иванович, — раздался бойкий голос кого-то из более низких чинов.

— Если наш специалист уже готов, пусть подойдет минут через двадцать, — проговорил генерал, подняв взгляд к потолку.

— Будет сделано, Петр Иванович.

— Начнем мы с Павшина, — опустил он глаза на сына. — Что у него?

По мановению руки Никоненко-полковника свет в отсеке немного ослаб и на стенном экране появилась видеокартинка: койка, вероятно, в палате некоего реанимационного отделения, на койке майор Павшин, облепленный датчиками и окруженный всякими мониторами. Лицо майора — само спокойствие. Только интуитивно можно догадаться, что он вроде как жив, а не мертв.

— Легкая кома, — прокомментировал Никоненко-младший. — Частичную потерю памяти нам гарантируют.

Генерал кивнул и поморщился:

— Дай эпизод «передачи».

Съемка велась с высоты голубиного полета, а точнее — с чердака соседнего дома.

…Майор Павшин направляется от машины к подъезду… ускоряет шаг. Темный микроавтобус неторопливо приближается следом. У самой двери майор вздрагивает… оседает… Крупный план: у него из шеи торчит короткий стерженек с пушистым хвостиком. Черная «Волга» срывается с места и, сделав необъяснимый вираж, бьет левой фарой в мусорный ящик. Из микроавтобуса выскакивают двое в респираторах, быстро подхватывают майора и погружают его в «Волгу», на заднее сиденье.

Один из тех двоих, обогнув машину, с трудом протискивается к рулю — видно, пришлось отпихивать потерявшего сознание водителя — и отгоняет «Волгу» за угол дома.

Из микроавтобуса появляется высокий блондин. Оглядевшись, он входит в подъезд.

Через четверть часа из подъезда выходят бывшая жена Александра Брянова, он сам, одетый с иголочки, нагруженный чемоданом и объемистой заплечной сумкой, а следом за ними — блондин.

Брянов довольно сдержанно прощается со своей бывшей женой — короткий поцелуй в щечку, — а затем блондин помогает ему сесть в микроавтобус.

Его увозят в Шереметьево, откуда спустя три часа он улетит в Италию…

Конечно, все было опасно и неопределенно. Ни разу за свою долгую жизнь генерал не проводил подобной операции — в которой одним из главных этапов была передача своего человека, притом «слепого агента», до конца не знающего своей роли, противнику при почти полной бесконтрольности дальнейших событий.

— Я так в войну на «второй фронт» не надеялся, как сейчас, — мрачно усмехнулся старый генерал. — Давай теперь перейдем к существу дела. Покажи еще раз картинку с «застольем».

Этот фрагмент съемок генерал изучал с предельным вниманием, чуть ли не каждую секунду останавливая кадр.

«Я впервые побывал в этом монументальном заведении очень давно, — с мягкой улыбкой говорил старичок Петр Евграфович Гладинский, зная, что живет на свете последние мгновения. — …Это было лето одна тысяча девятьсот тридцать шестого года от Рождества Христова, кажется, в самом конце июля или начале августа… Вам эти давние времена ни о чем не говорят?»

Генерал поднял руку. Лицо Гладинского застыло на экране.

«Мне ровесник», — с грустью подумал генерал.

Ровесников оставалось совсем мало. И этого, помнившего те давние времена, тоже не стало.

— Он не мог там быть в тридцать шестом, — сказал генерал сыну. — Сельскохозяйственная выставка открылась в тридцать девятом.

— Может, не помнит?.. Не помнил, то есть…

— Ресторан был построен после войны. Сталина уже не было. Я помню. И он, видать, тоже помнит… Здесь дело в другом. Он что-то хотел передать Брянову от себя. Тайно.

— Может быть, не Брянову, а Риттеру?

— Тысяча девятьсот тридцать шестой… Или это важная дата. Или же часть кода.

— Это, бать, интересная мысль, — признал младший Никоненко.

— Насчет лета тоже не просто так. Я вижу по его глазам. Умный дед. Хитрый. Какую-то важную деталь он действительно не знал. Или действительно не помнил… На что-то намекал. Хотел подсказать Брянову. Или, как ты говоришь, этому Риттеру… Пускай дальше.

Генерал просмотрел фрагмент до конца, но больше никаких намеков не заметил.

— Похоже, наш парень много чего вспомнил, — прокомментировал Никоненко-младший страдания Брянова.

— Если бы вспомнил главное, то не плакал бы, а смеялся, как сам сатана, — сказал генерал, немало удивив своего сына. — Дай-ка еще раз последний кадр Гладинского.

…Старик, оставшись за столиком в одиночестве, неторопливо допивает чашечку кофе, потом достает из кармана пластиковый цилиндрик, кладет под язык белую таблетку…