Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

— Что-то в ауле случилось: чеченец скачет к нам и кричит, — сказал он.

Действительно, по дороге скакал чеченец и кричал:

— Эй, пастух, гони табун в аул — лошади народу нужны: аварцы войной идут на нас!

Прокричал он, не доезжая до Анарбека, и опять повернул назад.

Посветлело лицо у старика и радостно он воскликнул:

— Теперь я смою с себя позор! Сын мой, — сказал он Кангерману, — дай мне мое оружие и моего коня, а для себя из табуна выбери любого скакуна и оружие для тебя найдется: со мной ты поедешь драться с аварцами!

Глянул он на девушку и сказал:

— А тебе, красавица, придется расстаться с Кангерманом: пока будет война, ты в ауле останешься.

Вспыхнул румянец на щеках Наймат.

— Нет, — сказала она, — с другом своим Кангерманом я не расстанусь: оружием владеть и я умею, а смерти не боюсь.

— Ты славная девушка, пусть будет по-твоему! — сказал старик.

И погнал он табун в аул, а Кангерман с девушкой остались ждать его в степи. Вечером привел он двух оседланных коней, привез оружие и мужское платье.

V

На другой день с раннего утра чеченцы ждали аварцев за аулом в степи. Конное и пешее войско построилось в боевом порядке, а впереди него на серых конях сидели трубачи. Глаза всех были устремлены на горы, из ущельев которых и ожидались аварцы.

Анарбек, Кангерман и Наймат, одетые в мужскую одежду, находились не в рядах войска, а взобрались со своими конями на высокий курган.

Чеченцы были удивлены, что их табунщик, чужой им человек, не отличавшийся раньше удальством, отыскал где-то никому не известных юношей и тоже к битве приготовился.

— Что старик ищет в битве? — спрашивали одни воины.

— Смерти ищет он со своими мальчуганами, — посмеиваясь, отвечали другие.

В ущелье зачернели, задвигались точки, которые, приближаясь к аулу, росли, превращались в человеческие фигуры — верхом на конях и пешие. Все ущелье наполнилось этими точками, и похоже было, будто ползет пешая саранча.

Аварцы продолжал двигаться, и уже были на виду у чеченцев. Впереди скакал на вороном коне их предводитель князь Токум, в железной кольчуге и железном шлеме с красным султаном.

Уже совсем близко были аварцы, и тогда только чеченские трубачи заиграли в медные тонкие и длинные трубы. Звонкие и чистые звуки полились по степи. И едва они смолкли, чеченцы с воем и криком бросились навстречу врагу.

Тучи стрел со свистом полетели, послышался лязг оружия, воинственные клики, крик и вопль раненых, и ржание коней. И от этого крика, топота копыт и ног загудела земля.

Анарбек, не трогаясь с кургана, натянул лук и пустил стрелу в аварского князя; пробила стрела его шлем, воткнулась ему в голову, и он свалился с коня.

Выхватил Анарбек шашку, крикнул сыну и девушке:

— За мной, дети!

И все трое они помчались с кургана, врубились в толпу аварцев.

Шашка Анарбека разрубала железные шлемы и кольчуги; были сильны удары и шашек Кангермана и Наймат.

Чеченцы дрались отчаянно, и аварцы не выдержали боя, начали отступать, направляясь к молодому лесу, где у них в засаде была оставлена отборная конница.

Один из чеченских трубачей с кургана заметил эту засаду и сначала закричал, чтобы воины остановились, потом подал такой же сигнал, заиграв в трубу.

Остановились чеченцы, а табунщик с Кангерманом и девушкой продолжали преследовать врага. Он мчался впереди и только поравнялся с лесом, как аварцы из засады напали на него, и, обливаясь кровью, он закричал:

— Кангерман, возьми мою шашку и коня — я умираю! Скажи матери, что я смыл позор свой!

Кангерман со своей подругой на помощь отцу бросился.

Кровавый туман стоял в глазах их и, не помня себя, рубили они направо-налево, и кровь не переставала течь с их шашек. Они искали смерти, а она бежала от них: от их ударов падали враги, а сами они только слегка были ранены.

Пробились они к Анарбеку, который уже бессильно склонился на шею коня. Кангерман ссадил отца с седла, взял его шашку, на коня его вскочил и снова стал биться.

Изрубили бы его и девушку аварцы, если бы вовремя чеченцы не прискакали бы к ним на помощь. Аварцы бросились бежать врассыпную и скрылись в ущелье.

Битва кончилась. Убитые, раненые аварцы и чеченцы валялись по всей степи, и отовсюду неслись вопли, стоны, а вверху уже закружились с громким карканьем и криком вороны и коршуны.

Толпа чеченцев окружила Кангермана и Наймат. Воины удивлялись их отваге и спрашивали один другого:

— Кто эти молодые и безусые джигиты? Откуда они к табунщику явились?

Услышал Кангерман эти праздные расспросы и побледнел от злости.

— Зачем допытываетесь, кто мы? — вскричал он. — Вы видели, как мы дрались! Чего еще надо вам? Хотите знать, что мы за люди? Хорошо, скажу я вам: мой отец, славный джигит Анарбек, табунщиком был у вас. Мое имя Кангерман. А мой товарищ — девушка, моя невеста Наймат. Смотрите! И он снял с головы Наймат шапку. Две толстые и черные косы упали на спину девушки. Вскрикнули чеченцы от удивления, а Кангерман, обращаясь к девушке, сказал:

— Наймат, пойдем, похороним Анарбека, не дадим мертвое тело на съедение хищным птицам.

И стыдно стало чеченцам, что они вместо того, чтобы начать перевязывать раны павшим в бою товарищам, занялись пустыми разговорами.

И один из них, уже пожилой человек, сказал Кангерману:

— Твой отец умер джигитом, и мы с честью похороним его.

VI

Похоронили чеченцы Анарбека за аулом в степи и насыпали на могиле его высокий курган.

Громадная толпа все еще продолжала стоять около могилы; шли разговоры об Анарбеке, его неустрашимости. Нашлись старики, которые помнили его в молодости, и недоумевали они, зачем понадобилось ему наняться пасти чужих лошадей.

Кангерман и его невеста, уже одевшаяся в женское платье, стояли тут же, слушали эти разговоры. Совсем ненужными показались они юноше, и он, оправляя седло на коне, сказал девушке:

— Уедем отсюда…

Старый мулла, человек уважаемый в народе, сделал рукой знак, чтобы толпа замолчала, и, когда прекратились разговоры, он, обратившись к Кангерману, громко сказал:

— Юноша! Отец твой умер славной смертью за наш народ, и память о нем не забудется народом. Не забудет народ и того, что ты и твоя невеста дрались, как львы. Оба вы достойны большой чести, и мы хотим постоянно видеть тебя среди нас: останься жить в нашем ауле, мы построим для тебя хорошую саклю, дадим лошадей, рогатого скота…

Чуть-чуть усмехаясь,