Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный Комитет и его члены, 1917-1991 гг. - Эван Модсли

правления Брежнева в 1960–1970-е гг. Но эти намерения не учитывали позицию Сталина, начавшего чистки как раз для того, чтобы предотвратить наступление такой нормализации. Возможно, что Сталин понял, как и Горбачёв 50 лет спустя, что он не сможет работать с такой элитой. Согласно Левину, в основе безумия репрессий лежал подход Сталина, который «отказывался принять основы системы, формирующейся под его собственной [властью]… правила, где новые социальные группы, особенно принадлежащие к государственной и правящей страте, начинают оформлять и консолидировать своё положение». «Новые кадры разрастались, чиновники уселись в кресла и прочно обосновались на своих постах; их новые привычки могли бы побудить их к действию, и они покусились бы на… персонализированный стиль правления главы государства. Вероятно, эти вполне реальные перспективы не прельщали параноидального лидера». В 1930-х гг. действительно пыталась выкристаллизоваться командно-административная система, владельческая бюрократия, правящий класс, и Сталин пытался остановить этот процесс. Он не мог, как показала последующая история СССР, добиться успеха[219].

Какими бы ни были стремления и единство этой бюрократии, Сталин испытывал общее недоверие к любой подобной когорте. Это чувство он перенял у Ленина и, как ни странно это звучит, разделял со своим заклятым врагом Троцким[220]. Более того, Сталин опасался, что правящая элита не только потенциально была неверной, становилась бюрократизированной (в негативном смысле этого слова), но и не соответствовала тем задачам, которые перед ней стояли. Этот функциональный аргумент, вероятно, стоял во главе всех остальных доводов. Сталин заранее решил, что в элите требовалось произвести масштабные изменения. Важно отметить: он не сомневался, что бюрократическую партийную верхушку легко заменить, и это, по нашему мнению, является немаловажным фактором. Действительно ли революционная элита и представители нового призыва были готовы к уничтожению — вопрос спорный. Это входит в противоречие с некоторыми интерпретациями. Например, Даниелс особо подчёркивает фактор естественного отбора в элите 1920-х гг., которую он представляет как людей «эффективно выполнявших приказы и решительных в борьбе с оппозиционными проявлениями»[221]. Шейла Фицпатрик полагает, что партийная элита к тому моменту постарела, хотя этот аргумент и не выглядит убедительным. Элита того времени была моложе, чем даже в 1950-е гг. или любой другой последующий период советской истории[222]. Конечно, Сталин всё это прекрасно понимал, так как его самого революция вознесла на вершину власти, когда он был ещё очень молодым человеком. Элита могла оставаться в таком положении очень долго. Активная служебная карьера для среднестатистического члена ЦК 1934 г. должна была завершиться в 1955 г. (в возрасте 65 лет), но никак не в 1937-м. Вполне закономерно, что мир, внутри которого действовала элита, радикально изменялся по мере того как экономическая и политическая системы становились все сложнее. Внутри Политбюро определённо существовало недовольство низким образовательным уровнем даже высших должностных лиц, например секретарей областных комитетов партии[223]. Однако, как показало будущее, поколение, пришедшее на смену, было немногим лучше.

Можно с уверенностью утверждать, что хотя Сталин и нуждался в поддержке близкого круга соратников (Политбюро), он не чувствовал никаких обязательств перед элитой в целом (то есть перед ЦК). Сталин принадлежал к старым большевикам. Это создавало ему авторитет внутри партии, но он не чувствовал никакой привязанности к её ветеранами как к особой группе. На съезде 1934 г. он подверг нападками высших партийных чиновников: «Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы и что они могут безнаказанно нарушать решения руководящих органов. Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом». Через три года на пленуме ЦК в феврале–марте 1937 г. Сталин предложил последовательный план действий, который позволил бы повысить идеологическую грамотность партии и продвинуть новые кадры. Каждый партийный секретарь — от главы партийной ячейки до обкома — должен был выбрать двух заместителей, которые впоследствии могли бы сменить его на руководящем посту. «Могут сказать: а где их достать, двух заместителей на каждого, у нас нет таких людей, нет соответствующих работников. Это неверно, товарищи. Людей способных, людей талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не переспевали на старом месте и не начинали гнить». Зловеще звучат слова в его итоговой речи на пленуме: «Я говорил в докладе, повторяю здесь, что мы, старики, члены Политбюро, скоро отойдём, сойдём со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен, а для того, чтобы дело организовать, надо теперь же заняться этим…»[224]

Вернёмся к вопросу об узах, связывавших членов ЦК. Сам путь, по которому развивались репрессии, говорит сам за себя. В них присутствовали и трезвый расчёт, и ошибочные построения. С одной стороны, сам Сталин до конца не осознавал того, чему суждено было случиться. С другой — даже те меры, которые он планировал, и его реакция на события были выполнены с большим политическим искусством. К тому же большинство представителей элиты были преданны Сталину и готовы, по своей наивности или вследствие цинизма, принять обвинение других в троцкизме или в сотрудничестве с иностранными шпионами. Они не собирались голосовать за собственное физическое уничтожение. Лучшее объяснение этому дал Молотов в своей беседе с поэтом Феликсом Чуевым[225]:

[МОЛОТОВ] Так слушайте, не было такого положения, чтобы меньшинство исключило большинство. Это постепенно происходило. Семьдесят исключили 10–15 человек, потом 60 исключили ещё 15. Вот в порядке большинство и меньшинство.

[ЧУЕВ] Это свидетельство блистательной тактики, но ещё не свидетельство правоты.

[МОЛОТОВ] Позвольте, но это соответствует фактическому развитию событий, а не просто тактики. Постепенно вскрывалось в острой борьбе на разных участках. Кое-где можно было потерпеть: держали, хоть и не доверяли. Кое-где нельзя было терпеть. И постепенно — всё это было в порядке демократического централизма, без нарушения формального. По существу это привело к тому, что в составе ЦК осталось меньшинство из этого большинства, но без формальных нарушений. Так что это не нарушает формально демократического централизма, такой постепенный, хотя и довольно быстрый процесс очищения путей.

Таким образом, в чистках было больше логики — и успеха, — чем иногда полагают, если не в достижении целей, то по крайней мере в тактике, согласно которой они проводились. Первоначально Сталин действовал с осторожностью, подтверждение этому — организация показательных процессов. Он хотел показать уцелевшим представителям элиты ЦК и остальному населению всю «серьёзность» совершённых преступлений. Осторожность видна и в стремлении соблюдать, по крайней мере до начала 1938 г., «законность» принимаемых решений: они оформлялось