Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

⠀⠀

⠀⠀

Глава 3

⠀⠀

— Давайте, ребята, ещё немного, и будет привал, — зычно подгонял солдат Дорфус, но, чуть отлетев подальше, его голос теряется в душном мареве и звоне цикад.

Пыль, сумерки, усталость от жары и тяжёлого дня — всё сложилось в одно. Люди и лошади еле тащатся. И, конечно же, засветло до Цирля они не успели. Подходили к городу уже в темноте. Посады и пригородные деревеньки ещё не спали, люди выходили смотреть на отряд, что идёт к городу.

Волков успел поспать в карете, в жаре… Впрочем, к ночи жара отступила, и стало хорошо, и ему полегчало. Под ключицей ещё покалывало, но шума в ушах уже не было, сердце не колотилось. Принцесса была с ним рядом, сидела в темноте кареты и, когда он проснулся, держала его за руку. От жары её рука стала влажной. И тут генерал подумал с некоторым сожалением, что уж больно она ласкова.

«Кажется, она привязалась. Не на шутку. Видно, при прощании рыдать будет».

А маркграфиня и говорит ему:

— Цирль, подъезжаем уже.

Волков, чуть сжав её пальцы, выглядывает в окно кареты и тут же различает фигуру на коне рядом.

— Кто это? Фон Готт, вы?

— Кляйбер, господин генерал, — отвечает новоиспечённый сержант, — фон Готт уморился, пошёл спать в телегу, к сапёрам.

— Подъезжаем, кажется?

— Точно так, господин генерал, Мильке уже уехал вперёд искать место под лагерь, полковник Брюнхвальд хочет возле города где-нибудь встать.

Вот только ждать до утра, чтобы найти лекаря для Хенрика, он не мог, да и принцессе снова спать в карете было бы глупо, имея они под боком целый город, который, кажется, принадлежал ей. И когда они подъехали к Цирлю, он вышел и потребовал к себе начальника стражи. А тот со сна, что ли, никак не мог понять — или не хотел верить, — что в темноте у ворот ждёт, пока ей их откроют, сама маркграфиня Винцлау. В общем, ничего он сам не решил и послал за наместником Генкелем. Тот явился весьма споро, хоть был уже не так и молод, оказался боек и смышлён, выйдя сам из малых ворот в башне, узнал принцессу и сразу велел впустить её. Её, Волкова, раненого Хенрика и небольшой отряд с ними; сам же при этом проявлял рвение и, так же, как и консул Туллингена, говорил ей: «Конечно, инхаберин. Разумеется, инхаберин».

Сам Генкель дал провожатого к лучшему местному доктору. Волков, почувствовав себя ночью получше, решил лично проводить своего оруженосца к врачу, тем более что после сна вечером в карете спать он вообще не хотел. И правильно сделал, что поехал.

Врач Голеб был крупным пожилым человеком лет сорока пяти, вышел он к больному со своим ассистентом, который, судя по всему, был его сыном. Они внимательно осмотрели руку оруженосца, и старший сказал:

— Некроз. Мертвечина тронула руку вашего человека. Ничего тут уже не сделать. Надобно резать до локтя.

— До локтя? Не слишком ли? — не согласился с ним генерал. Нет, он не претендовал на знание медицины, но повидал за свою жизнь немало всяких ран и на своих товарищах, да и на себе тоже. — Может, сохраните побольше? Заплачу столько, сколько скажете.

Он увидал благодарность в глазах оруженосца. Ну, хоть что-то, до этого молодой человек почти не проявлял никаких эмоций.

— Дело не в деньгах и не в моих или ваших желаниях, господин барон, — качал головой врач. — Некрозы. Они могут и дальше пойти по жилам и мускулам. Их нужно отсечь все, — он провёл железной палочкой черту на руке Хенрика. — Боюсь я, — сомневался доктор и качал головой. Но потом всё-таки согласился. — Попробую, но хочу вас предупредить: лучше всё-таки резать больше, так надёжнее.

Они договорились, что Хенрик останется у врача до утра. Волков оставил там же и Кляйбера с пятью талерами для врача, дал ему наставления, а сам вернулся в дом наместника.

Когда слезал с коня, то увидал во дворе дома молодую женщину с лампой и корзиной грязного белья. Она была высока и хорошо сложена.

— Подожди, — остановил её генерал. — Ты кто такая?

— Я Магдалена Кублингер, — отвечала девица, немного перепугавшись. — Меня срочно позвали в дом господина наместника, велели постирать бельё для какой-то дамы, — она показала ему корзину. — Вот. Чтобы до утра всё было выстирано.

— Ты замужем? — спрашивает Волков.

Тут девица испугалась ещё больше, она переводила взгляд с этого мрачного господина на его опасных спутников в доспехе и наконец стала отвечать.

— Нет, добрый господин, я не замужем, но я из приличной семьи, мой папаша человек строгих правил, и мы ходим к причастию каждую неделю, — зачем-то сообщила девица.

— Не замужем, это хорошо, — говорит барон. — Ты мне будешь нужна, пойдём со мной.

— Ох, господин… — Магдалена едва не начала плакать. — Я не по этому делу, я могу постирать вам что-нибудь.

— Глупая, — строго произнес генерал. — Ты нужна знатной даме, у неё нет служанки, а ты получишь талер за ночь и утро.

— Талер? Я нужна даме? — чуть растерянно переспросила молодая женщина.

До этого сегодняшнего недомогания генерала в принципе не тяготила роль прислужника и провожатого маркграфини. Прислуживать первым персонам не стеснялись и самые знатные люди земель, как, например, графы считали за честь быть стременными у курфюрстов и придерживать тем стремя, когда их сеньоры садились в седло, или постельничими и прислуживать в опочивальне, или конюшенными, или виночерпиями. Но всё-таки отводить принцессу к кустам по нужде в пути или помогать ей одеваться или раздеваться должна женщина. Так самой принцессе Оливии было бы удобнее.

— Иди за мной, — говорит генерал и идёт в дом, а так как сама девица не решилась исполнить его волю сразу, так Кляйбер взял её под руку и настойчиво повёл, забрав у неё при этом лампу.

Дом наместника был невелик, и комната для гостей тоже была невелика; маркграфиня сидела в нижней рубахе, и генерал сделал вид, что это для него непривычно и отвернулся, а Кляйбер втолкнул в комнату Магдалену.

— Ваше Высочество, вот набожная дева, что готова вам помогать, пока вы не покинете Цирль.

— О, как это кстати, — обрадовалась принцесса. — И как звать тебя, набожная дева?

— Меня звать Магдалена Кублингер, — отвечала та чуть растерянно.

— Кланяйся, кланяйся, глупая, — сказал ей генерал, — перед тобой маркграфиня Винцлау.

И только тогда девица,