Три путешествия к Берингову проливу - Лев Борисович Хват

и деловитым народом. Но каким образом, рядом с первоклассной техникой, созданной этим народом, процветает там средневековое ханжество и интеллектуальное убожество, культивируются суды Линча, расовая ненависть, тысячами уничтожаются в резервациях индейцы, а гангстеры управляют городами и посылают своих ставленников в сенат и конгресс?　

Экспресс «Митропа» пересекал Германию. Неприветливо выглядели безлюдные станции. Редко слышались оживленные, веселые голоса: фашизм наложил на уста печать молчания, а в сердца вселил страх. Грохоча на стрелках, поезд подкатил к главному вокзалу Берлина. На перроне застыли мрачные фигуры жандармов, слонялись голодные носильщики, десятка полтора встречающих. Не было и тени шумного оживления, свойственного вокзалам больших городов.　

Купив в станционном киоске «Берлинер цейтунг ам миттаг», я принялся отыскивать в газете сообщения о чкаловском перелете. Над самым ухом заскрипел голос вокзального охранника, он требовал вернуться в купе. В вагоне я снова перелистал газету: телеграммы из-за границы, портреты мордастых «фюреров», берлинская хроника, реклама патентованных брюкодержателей, статья по расовому вопросу… Неужели нет ничего о перелете?.. На пятой странице — фотоснимки каких-то самолетов и два широких столбца текста: «Полеты вокруг Германии». А ниже — четырехстрочная заметка: «Русские летчики, отправившиеся в Америку, вчера около полуночи находились в двухстах километрах от Северного полюса». И все!..　

Последнее мое знакомство с нравами гитлеровской Германии произошло на бельгийской границе. Желчный таможенный чиновник потребовал вынести мои вещи из вагона для осмотра. Я ответил, что еду транзитом, в Германии не останавливался и не намерен никуда выходить. Чиновник позвал жандарма, снял с полки мой чемодан и вытряхнул содержимое на диван. Он знал, что не найдет ничего предосудительного, но хотел причинить хоть какую-нибудь неприятность советскому пассажиру.　

— Что здесь? — спросил чиновник, заметив среди вещей книгу; это была «Одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова.　

— Книга.　

— Какая книга? А что в этой книге?　

Он перелистал страницы, вероятно надеясь отыскать что- либо компрометирующее.　

— Через Германию нельзя возить книги, — хмуро заявил гитлеровец.　

В девять часов вечера экспресс прибыл на парижский вокзал Сен-Лазар. По улицам французской столицы бежали крикливые газетчики:　

— Русские летчики над Америкой! Северный полюс побежден!..　

Корреспонденты телеграфировали из США: «Советский самолет, пилотируемый Чкаловым, Байдуковым и Беляковым, пролетел без посадки по маршруту: Москва — Баренцово море — Северный полюс — «Полюс недоступности» — северное побережье Канады и пересек материк в направлении к побережью Тихого океана…»　

Я безнадежно опаздывал к финишу. «Нормандия» уходила на другой день, и лишь через шесть суток я мог очутиться в Нью-Йорке.　

Специальный поезд доставил пассажиров «Нормандии» в Гавр. Состав вкатился под навес грандиозного зала. Со стороны моря его ограждала металлическая стена с круглыми окошками — точь в точь пароходные иллюминаторы.　

— А где «Нормандия»? — спросил я попутчика-француза.　

— Как где? Вот же она!　

«Металлическая стена» оказалась обшивкой «Нормандии». У трапа моряк делил пассажирский поток на три неравных ручья. Мелкая рыбешка шла косяками на корму, в третий класс. Самодовольные киты и хищные акулы проплывали в апартаменты первого класса.　

— Турист-класс, — громко сказал моряк, бегло взглянув на мой билет, и небрежным жестом передал меня другому моряку, занимавшему пост у верхнего конца трапа. Мальчики в красных куртках сопровождали пассажиров в каюты.　

Не успел я оглядеться, как в каюту вбежал маленький клерк из бюро обслуживания и заговорил на неплохом русском языке:　

— Могу вас поздравить с победой русских летчиков. Очень приятно, что они натянули нос всем скептикам…　

— Что, есть радио?　

— Первое известие из Портланда было еще в полдень. Сейчас принесу вам экстренные выпуски гаврских газет.　

Под невероятно искаженными портретами Чкалова, Байдукова и Белякова воспроизводилась «радио-молния»:

«Находясь над Британской Колумбией (Канада), экипаж принял решение пересечь Скалистые горы и вышел на побережье Тихого океана. Пролетев над территорией США, пилоты совершили посадку близ Портланда, на военном аэродроме Ванкувер, в штате Вашингтон.　

Советский самолет находился в воздухе шестьдесят три с половиной часа и прошел только над льдами и океанами около шести тысяч километров. Слава открытия воздушного пути между Европой и США через Северный полюс принадлежит русским летчикам».　

В тот же вечер единственный советский пассажир «Нормандии» с огромным чувством гордости за Родину и соотечественников слушал радиопередачу:

«Трое русских летчиков, пролетев из Москвы над «вершиной мира», благополучно сели в США. Хладнокровие, с каким они выполнили свою опасную миссию, точность, с какой они следовали по намеченному ими трудному пути, возбуждают удивление перед мужеством и смелостью, которые не знают никаких преград…»　

Мутной свинцовой зыбью колыхалась Атлантика. Гигант-пароход несся наперерез волне. Далеко на английском берегу замигал огонек маяка. Прощай, Европа!　

Скорость возросла, и корпус «Нормандии» вздрагивал, как живое существо в лихорадке. Это были остатки вибрации, которую не предвидели конструкторы при постройке; она проявилась в первых же рейсах. Французские газеты сообщали о вибрации в мягком, оправдывающем тоне; английские, напротив, с нескрываемым злорадством не щадили красок на описание «лихорадочных» ощущений, испытываемых пассажирами «Нормандии». Соперничая с французскими судостроителями, бросившими вызов британскому мореплаванию на Атлантике, англичане соорудили новый океанский гигант — «Куин Мэри». Началась безудержная конкуренция, рекламное бахвальство, взаимное заманивание пассажиров. Французская «Компани женераль трансатлантик» не на шутку встревожилась, что вибрация может отпугнуть клиентов, и «гордость морского флага Франции» срочно вернули в док, чтобы избавить пароход от тряски. Недавно реконструированная «Нормандия» снова возобновила рейсы. Но полностью устранить вибрацию так и не удалось.　

Пассажиры разбрелись по каютам, барам, кино. В просторном читальном зале было безлюдно. Одинокий старик, зевая с каким-то скрипом, рассматривал иллюстрированный журнал. Я заговорил с ним — семидесятилетний отставной чиновник из Вашингтона, он возвращался домой после путешествия по Европе. «Хотелось перед смертью побывать в странах наших предков», — ироническим тоном сказал американец. «Довольны поездкой?» — спросил я. — «Скука! Музей, картины, старые вещи! Большая антикварная лавка! Бессмысленно истратить и неделю на все эти Франции, Италии, Англии и Скандинавии…» Единственно, что импонировало ему из всего виденного в двухмесячном путешествии, были пароходы. Путь в Европу он проделал на «Куин Мэри», а возвращается «Нормандией», чтобы сравнить: где лучше… кормят. Говоря о «французской кухне», старик плотоядно причмокивал.　

На одной из стен была изображена крупная карта Атлантики, пересеченная голубой полоской маршрута «Нормандии»: Гавр — Саутгемптон — Нью-Йорк. Над полоской помещалась миниатюрная модель парохода, которая незаметно передвигалась по маршруту, указывая местонахождение «Нормандии».　

На столиках читального зала были раскиданы иллюстрированные проспекты, воспевающие достоинства «Нормандии». Пассажиры приглашаются в бассейны для плавания, на открытые теннисные корты, площадки для игр; в гимнастических залах тучным путешественникам предоставляется возможность сбавить жир, разъезжая на неподвижных велосипедах, шлюпках и деревянных лошадках; к услугам религиозных