Книга шестая. Решатель - Харитон Байконурович Мамбурин

парнем, который, увидев содержимое своего ящика для обуви, сам подошёл к Коджима Рио за бумажным мусорным пакетом. Тот был выдан брату с ворчанием, что родственник главы компании, да еще и модель у самих Коджима, должен носить свои мусорные пакеты для любовных писем. Такао смиренно согласился с этим доводом и пообещал исправиться.

И вот, снова в школе драма. Два курса, пришедшие после нашего, знали о Короле Грубиянов и Миллионе Отказов только по байкам, а теперь увидели вживую, что у нас с Рио, оказывается, есть последователи, а Бумажный Пакет беспощаден по отношению к любым запискам и чувствам.

— Лицемеры! — выплюнул брат на обеденном перерыве, когда мы собрались на крыше, — Сначала полезли дружить, потом узнали, что я отличник! Облили помоями и гордо ушли, а теперь… гады… клеются! И девушки не лучше!

— Добро пожаловать в клуб, кохай… — покровительственно похлопал Рио по плечу моего младшего брата, — В весеннюю пору твоей жизни. И это ты еще с девочками-моделями близко не общался!

— Там еще хуже?

— Это взрослая жизнь, отото. Везде будет хуже, чем уже было. Сделать лучше — это задача для тебя и только для тебя. Особенно когда мы выпустимся. Ты тут останешься один.

В планах на ближайшее время у меня было нанесение удара по «Кейсофту», пока тот не оправился от фиаско, устроенного им в Японии. Из множества вариантов, какими можно было навредить цифровому гиганту, я выбрал сразу несколько, начав работать над ними параллельно. Точнее, дорабатывать. Необходимые инструменты у меня уже были в наличии, оставалось лишь продумать способ их доставки.

Я собирался взломать один из наиболее используемых депозитариев корпорации, заменив продающийся свежий продукт, чья популярность сейчас шла в гору, его копией, но с внедренным в неё червем. Вредоносная программа, сидящая в драйвере клавиатуры, активировалась при вводе определенных цифровых комбинаций, характерных для банковских и кредитных карт, а затем, будучи уже действующей, запоминала как их, так и пароли, которые вводили пользователи. Эту информацию она отсылала по нескольким адресам глубинной сети, либо на другой компьютер, зараженный этим же червем. В случае локальной сети червь на каждой рабочей станции получал полный цифровой пакет этой информации, и терпеливо ждал момента, чтобы передать её дальше.

Эта модификация была мной разработана как прикрытие и «красный флажок», который позволит достаточно быстро обнаружить зараженное программное обеспечение. Куда «глубже» и незаметнее я спрятал вирус, заражающий другие офисные программы, сделанные «Кейсофтом». Там уже собирались не примитивные номера кредиток, а вся периодика активности работы станции. Эта информация, куда более деликатная, чем пошлые номера банковских карточек и счетов, должна будет отправляться на семнадцать иных адресов глубокой сети… сейчас совершенно неактивных. Точнее, заброшенных.

Зато они были очень много работали раньше. Эти семнадцать адресов были узлами сбора информации на базах цифровой разведки США, которые, когда-то, благодаря несчастному случаю, получили мой «подарок» (предназначавшийся совершенно для другого), от чего благополучно и сломались. Внедряя этот почти незаметный вирус, я у любого, кто отыщет этого почти невидимого червя, вызывал стойкое убеждение, что подобная дрянь работает давно, запущена «Кейсофтом», и кормит Америку конфиденциальными данными, которые снимаются с лицензионного программного обеспечения.

Как говорится — дата проставлена задним числом. Совершенно незачем наносить кому-либо реальный вред, когда можно организовать воображаемую катастрофу, которая начала случаться еще годы назад?

Проблема была с попаданием в депозитарий и с заменой дистрибутива моей зараженной копией, но тут руку помощи протянул Хаттори, снабдивший в свое время меня координатами станции в Силиконовой Долине, с которой нерадивый член команды разработчиков то и дело качал гей-порно, незаконно подключая компьютер к внешнему интернету. После попадания в локальную сеть лаборатории, я без особых проблем нашел нужные мне файлы, а потом… через три минуты раздумий, перезаражал вообще все, что только можно, пользуясь доступом к архиву. Это заняло всю ночь и весь следующий день, но момент упускать было нельзя.

Из-за компьютера меня чуть не выкинула раздраженная панда, которой, видимо, не так нравилось у меня гостить, как можно было подумать. Видимо, комбинация из пандолюбивой Эны и моих манипуляций, постоянно оставляющих медведя «на донышке», плохо сказывались на его самочувствии.

— Кончай реветь, — тихо приказал я медведю, — Исцеление не всесильно, иногда нужно просто дать время. Сейчас пойдем будить твоего приятеля.

Никакой радости в содержании огромного зверя нет. Даже сам Пангао, несмотря на свою экзотическую внешность, характер и ум, остается, всё-таки, медведем, который ест и гадит как самый настоящий медведь. Его же бессознательный коллега по необычности, будучи гораздо крупнее самого Пангао, производил не меньшее количество удобрений, которые мне приходилось закапывать. И это я молчу про то количество мяса, которое ел этот больной.

Сейчас, глубоким вечером, удивительно тихим по причине того, что я отправил Эну ночевать к брату, было самое время посмотреть, что вышло с мастиффом.

— Сядь здесь, — приказал я Пангао, указывая на землю, — Первое, что он должен будет увидеть — это тебя. Если кто-либо из вас начнет разносить мой дом, то я не посмотрю на то, что вы редкие животные.

Панда, что слегка насторожило, без возражений выполнил мое указание. Проверив себя, я шагнул к огромной горе каштаново-рыжей шерсти, а затем, положив руку на морду собакообразного чудовища, дал краткий слабый импульс Ки, нарушающий технику, сковывавшую мозг пациента. Затем вернулся к Пангао и встал рядом с ним, скрестив руки на груди.

Нужно было подождать.

Через десять минут копна меха, источающая запах огромной псины, зашевелилась. Несколько раз слабо лягнув воздух массивными лапищами, тибетское чудовище лениво и неуклюже улеглось на пузо, медленно мотая головой размером с севшую на корточки Эну. Пангао фыркнул, засопел и захрюкал, тыча меня лапой в ногу, но не сводя глаз с чудовищной псины.

— Ты что, удивлен, что он может сидеть? — недовольно спросил я, — Кстати, он понимает японский?

Панда сделала вид, что понятия не имеет. Даже лапами развёл.

Это как?

Лежащий на животе пёс, чья голова представляла из себя совершенно невыразительный ком меха, возможно смотрел на нас. Возможно дремал. Понять было невозможно.

Я обратился к нему на всех земных языках, что знал.

Пёс не прореагировал.

— Плохо, — констатировал я, обращаясь к Пангао, — Мне нужно его коснуться, чтобы проверить, как его организм ведет себя, когда хозяин в сознании. Если бы не это, то я бы просто выгнал его на улицу…

Китайский медведь грустно хрюкнул, а вот из глубин огромного пса внезапно раздалось