Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев

удивителен: большевистских сил, этой постоянной угрозы нашему тылу, больше не существует; горские племена, вошедшие в союз с большевиками (ингуши, часть осетин — любопытно, в союз с красными вступали исключительно племена, не имевшие аристократии, тогда как племена аристократические — черкесы, кабардинцы — наоборот, отчаянно сражались против Совдепии), ныне присоединяются к нам. В этом отношении много помог Шкуро, умевший поладить с дикими людьми: les beaux esprit se rencontrent[64]. Его трюки действительно великолепны: под Владикавказом один пленный ингуш, конвоируемый двумя казаками, вдруг выхватил у одного из конвойцев шашку, ранил его и поскакал, но был пойман. Вероятно, казаки его тут бы и прикончили, если бы случайно их не встретил Шкуро. Узнав, в чем дело, он велел выпустить пленника на свободу, сказав: «Иди, джигит, ты — славный воин. Ты знаешь, что никогда не подобает мужчине преклоняться перед врагом». Результат: на другой день два аула присоединились к нам, ибо увидели, как сказал мулла, приветствуя Шкуро, что «ты — препоясан мечом».

_____

Тревога растет: красные уже почти под Каменской, а в нашей армии — разложение. Севский говорил, что на днях будут двинуты в бой последние резервы — отборные полки, на которые можно положиться, — Георгиевский Гундоровский, Лейб-атаманский, Калмыцкий Зюльгарский. Но если они лягут ненужной жертвой? Ведь у красных силы очень большие. Краснов на Круге произнес крайне пессимистическую речь: довольно прозрачно сказал, что мы одни, как перст, ибо союзнической помощи не будет. Французы были готовы выслать отряд, но президент Вильсон запротестовал во имя «невмешательства во внутренние дела русского народа». О, американский осел! О, проклятая ложь гуманитаризма!

_____

Положение Краснова делается все неувереннее. Если до сих пор ему многое прощалось, по принципу: «победителей не судят», то сейчас, когда он почти побежденный, когда созданная им с таким трудом Донская армия разлагается, нападки оппозиции делаются все смелее, и за ним сейчас стоит только Черкасский округ.

_____

Киев взят большевиками. Недолго командовал бухгалтер, ныне в панике удирающий в Винницу, чтобы через неделю бежать куда глаза глядят. Вообще на западе триумфальное шествие большевиков: ими взята Нарва, в Латвии они заняли Ригу, покончив со «свободной Латвией», неудержным потоком стремятся к Вильне. Украина фактически вся в их руках, несмотря на присутствие призрачной власти Петлюры (его «войско» сосредоточено между Белой Церковью и Корсунью). Лишь Одесса и Крым держатся штыками оккупантов; у нас же уже нету сил защищать все фронты. Вчера проследовали первые эшелоны добровольцев для занятия Донецкого бассейна. Даст Бог, выручат! Но дело трудное: большевики уже взяли Бахмут, Славянск, Никитовку, Лозовую, угрожают Мариуполю, стоят почти на западной границе Дона.

О КСЕНИИ ГЕ

При взятии Кисловодска нашими погибли анархист Александр Ге и его жена Ксения, видная комиссарша. Александра Ге я один раз видел в Петербурге, мельком. Тогда им восхищался Петя Пильский, несмотря на свою правизну, вращавшийся почему-то в анархистских кругах — с Борисом Верхоустинским и Мамонтом Дальским. Потом, в Москве, Ге верховодил в Купеческом клубе, пока большевики не усмирили анархистов. Тогда он бежал на Кавказ, где помирился с Советской властью. При приближении добровольцев он остался, уповая на то, что местные буржуи его защитят (он действительно во время красных свирепств спас достаточное количество «наших», среди коих были крупные имена, титулы и т.д.). Весьма возможно, что, попади он на суд, его оправдали бы или, в крайнем случае, приговорили к легкому наказанию. Но его поручили отвезти в Пятигорск двум казакам Кисловодской станицы, а с этой станицей у Ге были давние счеты. В результате — «попытка к бегству» и застреленный Ге. Его многие жалеют. Зато ни одного голоса сожаления по поводу казни его жены. Хорошенькая женщина, русская, из хорошей семьи, дочь генерала, она была подлинным чудовищем жестокости и жадности. По ее ордерам расстреляны десятки людей. Ею ограблены сотни. Самое же ужасное: по ее настоянию исполком решил провести социализацию женщин — а именно: как наркомздрав Ге выработала проект, что для предотвращения распространения среди Красной армии венерических болезней необходимо обязать женщин буржуазного класса трудовой повинностью особого рода: по карточкам делать их любовницами красноармейцев. По счастью, приказ не успели привести в исполнение: Шкуро взял Кисловодск и освободил несколько десятков женщин, уже арестованных по распоряжению Ксении Ге. Но до чего же русские любят зубоскалить! По поводу этого ужасного декрета уже составлен анекдот: будто бы Ксения распорядилась арестовать всех хорошеньких женщин в Кисловодске, и вот одна дама приходит домой заплаканная. «В чем дело?» — «У-у-у, меня не арестова-а-а-ли!»

После взятия Группы нашими, Ксения осталась, не бежала со своими, почему — непонятно, на пощаду ведь она надеяться не могла. Суд приговорил ее к повешению. Одна дама, с которой я вчера познакомился в «молнии», рассказывала мне подробности казни: Ксения умерла очень мужественно, до последней минуты не теряла самообладания, уже стоя под виселицей, воздвигнутой на базаре (казнили ее публично, при большом скоплении народа), сказала конвоирующему ее офицеру: «Я счастлива умереть за мою правду. Вы ее не знаете, у вас есть своя, другая правда, но верьте, моя победит вашу». Дама, рассказавшая мне об этом, на казни не присутствовала, но труп Ксении видела еще висящим. «Лицо ее совсем не было обезображено, только красное очень» (повесили ее попросту, без белого мешка, в своем платье, очень шикарном, синего шелка, в лаковых великолепных ботинках). Когда Ксению сняли с виселицы, разыгралась отвратительная сцена: толпа, как сумасшедшая, ринулась добывать кусок веревки, которая, как веревка от висельницы — штука более редкая, чем веревка от висельника, — вероятно, должна принести особую удачу. И в этом безобразии приняли участие очень интеллигентные люди.

Кроме Ксении вздернули еще несколько пойманных комиссаров, но, в общем, казней было немного. Зато пороли направо и налево всех мало-мальских причастных к павшей власти (учесть число выдранных не представляется возможным, так как порка происходила не публично). Перепороли горничных «Гранд-Отеля», которые действительно шпионили за «буржуйками», выпороли даже одну даму, квартирантку рассказчицы, особу довольно легкомысленную, в большевистские дни флиртовавшую с комиссарами. Впрочем, тут главную роль сыграло не столько возмездие за «красный flirt», сколько своеобразное, а Іа Сологуб и Н.Н.Евреинов, толкование Виктором Леонидовичем Покровским{247} понятия утех любовных. Дама, ничего не имевшая против того, чтобы сменить окраску flirt’a с красного на белый, начала делать глазки его превосходительству, и так успешно, что В.Л. пригласил ее к себе в вагон на ужин. Дама помчалась, чая богатых и обильных милостей, и угодила в