Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев

3) комедии, для коих наша современность дает богатейший материал. (Например, знаменитый случай с мошенником, выдавшем себя в каком-то медвежьем углу Совдепии за «товарища Либкнехта» и достигшем божеских почестей).

Последние два вида фильм могут быть осуществлены двояким способом: или при помощи собственных сил, что сложнее, так как надо организовать труппу и, самое главное, построить ателье, коего в Ростове, конечно, не имеется (снимать на площадке при широком производстве, а производство — должно быть широким, — конечно, немыслимо); или же путем сдачи «на подряд» постановок по нашим сценариям крымским фирмам

— Ханжонкову, Ермольеву etc. Это выгодно в смысле быстроты, но, конечно, едва ли фирмы станут так заботливо относиться к нашим заказам, как к своим собственным постановкам и поэтому надлежит, начав с «подрядного способа», постепенно готовиться к организации собственной фабрики.

Все положения мои были Николаем Елпифидоровичем одобрены.

21 января

Парамонов прислал ко мне некоего мичмана Семенова, оператора, состоящего при небольшом, имеющемся в Екатеринодаре, «Осведомительном бюро», то есть начальной ячейке нашего Отдела. Главенствует в этом бюро проф. С.С.Чахотин. Семенов — подхалимистый тип, совсем не похожий на морского офицера, сообщил мне вещи довольно печальные: пленки негативной у них нет совсем, а позитива... одна катушка! Зато есть два оператора; считается, что в Новочеркасске, у Донского правительства, имеется еще оператор Годаев, а сегодня ко мне явился некий шкуринец Белокуров, тоже бывший в мирное время оператором у Ханжонкова, с предложением снимать фронт и военные действия. Всего у нас четыре оператора; на первое время хватит. О лаборатории тоже не приходится особенно хлопотать: в Ростове есть лаборатория при прокатной конторе братьев Петровских, правда, слабосильная, но пока обойдемся (я уже был у них и встретил самое широкое радушие). Но вертеть без пленки нельзя, купить ее тоже; очевидно, помимо командировки в Крым, надо будет кого-нибудь командировать за границу. Сказал об этом Парамонову. Ответ: «Ну, что же? Вот вы и поедете и в Крым, и за границу». Я едва мог скрыть свою бешеную радость: неужели же давняя исполнится мечта, я опять увижу мою милую, мою любимую Европу, о которой так мучительно тосковал все эти годы, с тех пор, как на свое несчастье вернулся в Россию?

Сегодня у Парамонова видел некоторых будущих сотрудников Отдела — уморительно смешного своею важностью Сватикова, М.С.Воронкова и т.д. Парамонов развивал перед нами свою программу. По его мнению, пропаганда должна быть поставлена так, чтобы незаметно проникла во все области жизни, охватила бы весь быт целиком, пронзила бы все мысли и притом осталась бы неприметной, чтобы люди поддавались ей, ее не примечая. Причем она не должна быть партийной, под нее надо подвести широкий общественный базис, — от умеренных социалистов (их представитель — Сватиков) до монархистов (таковых в Екатеринодаре сколько угодно). Все это совершенно верно. Между прочим, подход к делу у Парамонова довольно циничен. Он смотрит на вещи просто: ничем нельзя, не следует брезговать. Сегодня он высказал, например, мысль о необходимости образования особых секретных агентов, которые должны проникать в Совдепию и вращаться среди коммунистов. Севского, с его строгою нравственою чистотой, это покоробило. Но едва ли Парамонов не прав. Заседали мы сегодня на парамоновской квартире, в знаменитом особняке, где когда-то зародилась Добрармия. Ведь Парамонов был некогда ее крестным отцом и почти единственным финансистом. При всей своей скупости, он отдал ей большие средства и нередко бывал ее спасителем. Я.М.Лисовой рассказывает следующий случай: в середине декабря 1917 года положение армии было критическое, в кассе не оставалось ни копейки, и Алексеев заявил, что если до 4-х ч. дня Николай Елпифидорович не привезет денег, то он подпишет приказ о роспуске армии. «И вот, — рассказывает Лисовой, — мы напряженно ждали, стоя у окон атаманского дворца в Новочеркасске, приезда Парамонова. Без десяти четыре он подъехал на скверном извозчике и, словно дразня наше нетерпение, крайне долго расплачивался. Наконец, расплатившись, вошел во дворец, таща огромный мешок. В мешке было полмиллиона рублей, собранных ростовской буржуазией. Армия была спасена». Севский к этому рассказу прибавил любопытные подробности о том, как производился сбор. Парамонов собрал ростовских промышленников и заявил: так, мол, и так, единственная наша защита может погибнуть, если мы ее не поддержим. Многие охотно пошли навстречу: Борис Абрамович Гордон расщедрился на целых 200000! Но многие, труся перед уже недалекими большевиками, отказались дать деньги. Парамонов ничего не сказал, но отметил их в сердце своем. И вот, когда большевики были прогнаны, и началась настоящая жизнь, с купцами, не давшими денег, вдруг стали приключаться несчастья: то вдруг откажут в верном кредите, то опротестуют векселя и т.д. Это мстил Парамонов; при его всевластии на Дону (он, как паутиною, опутал весь торгово-промышленный мир) это большого труда не стоило. Перепуганные буржуи кинулись к нему на поклон, и теперь он заставил их пожертвовать в Добрармию во много раз больше, чем требовалось в декабре. /.../

28 января. Ростов

Пропаганда уже перебралась в свое помещение, и нам отвели квартиры в реквизированных комнатах /.../ Екатеринодарцы приехали, но держатся гордо, уклончиво, на нас фырчат. С ними явился Лембич, долго и подробно вравший мне о своих подвигах на всех фронтах, до Пенелопонесской войны включительно. Приехал из Ставрополя Илья Сургучев, а из Крыма Ф.М.Купчинский. Последний добивается поста «наместника пропаганды» в Крыму. Сургучев же вместе с Родичевым должен ехать за границу. План, который он мне развивал, довольно неожиданный. — «Пропагандировать так просто — это глупо! Надо действовать по-иному. Я проеду в Париж, сейчас же вызову свою переводчицу. Она переведет мою новую драму, ее примут в театр, поднимется шум и бум, и вот тогда-то я начну пропаганду: дам interview о большевиках и т.д.» Боюсь, что, пока дело дойдет до interview — или мы возьмем Москву, или нас загонят в Черное море. /.../

Февральские записи (без числа)

Сегодня, по настоянию Парамонова, екатеринодарцы выдали мне, наконец, все делопроизводство моего Отделения. Сплошная чепуха, ни одной бумаги, из которой можно извлечь толк: все больше рапорты гр. Монигетти-Ностиц, упорно желающего быть командированным за границу для покупки пленки. Но сейчас это праздный разговор: ныне граф, находясь в Крыму, на своей «Эгалите», все равно передумал ехать, найдя какое-то другое дело, но выгоднее. Просматривал я бумаги в комнате, где С.Н.Сирин экзаменовал агитаторов, направляемых в Ставрию (наше помещение еще не отремонтировано). Экзамен этот — уныние безнадежное. При мне признали годными совершенно городскую барышню, фитюльку, которую мужики не станут даже