Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев

лежало пространство не менее 200 верст) толпятся чающие приема у шефа. Тут и владельцы типографий, облизывающиеся при одной мысли о колоссальности заказов Пропаганды, и разные прожектеры — кинематографические, артистические, художественные: художники с карикатурами и плакатами, писатели с брошюрами и статьями, с планами газет и журналов, «ходоки» с мест, доказывающие, что именно на их город и уезд надо обратить особое внимание, и что никто лучше их самих не организует там пропаганды; наконец, просто чающие мест просители. Здесь околачивается Роковицкий, мелькает Ардов{257}, уповающий, что Пропаганда поддержит его «Журнал женщины» (в этом удивительном издании помещена перепечатка моего фельетона из «Донских ведомостей» о Кастальской под таким заголовком, что я, прочитав, едва со стула не свалился: «Женщина на плахе»! Черт знает что! «Мировой боевик» какой-то, а не статья!), важно потряхивая бородою проходит И.И.Митропольский, щеголяет черкескою Ника Туземцев. Большинство этих чающих приема не получит ни сегодня, ни завтра; даст Бог, если добьются в следующую среду. Ибо шеф, конечно, опоздает, придет часа в два, в шубе и в калошах, пожевывая свои вечные кислые яблоки, скроется в кабинете и начнет принимать доклады нас, главных служащих, разговаривая подолгу, так что для посторонних посетителей останется не более часу или 45 мин. Но они явятся завтра, и снова в коридорах будет шум и суета, словно в улье. Толчея усиливается еще тем, что большинству служащих пока нечего делать: не готовы помещения, не окончательно распределены штаты, и, тем не менее, все считают своим долгом посещать министерство, толочься в коридоре, где шумно, весело, можно узнать много новостей и еще больше сплетен. Кроме того — уйма ничем пока не занятых барышень, слоны слоняющих и охотно делающих глаз: господа офицеры звякают шпорами вокруг стройной, как тонкий стебель, скромной и изящной Зины Лагуна; Людмила Рудова припадает к встречному и поперечному со своими стихами (это вроде менингита) и томно воздыхает:

Ах, искателя романтики

Мне пошлет меж вами рок?

Кто мои развяжет бантики,

Кто мне снимет башмачок?

Охотников что-то не видно, хотя она совсем недурна, но уж больно поэтична! Зато вокруг сестер Селиховых — Ирины Сергеевны и Ольги Сергеевны Стрельниковой, всегда толкучка. Они действительно интересны: у них решительные лица, дикие, горящие глаза, какая-то лихость в каждом движении. Обе — казачки родом, участвовали в Степном походе (Ольга Сергеевна — георгиевский кавалер) и только недавно покинули армию (Деникин сейчас воздвиг гонение на наших валькирий, но, думаю, ненадолго: как обойдется без валькирий Шкуро или Покровский?) В костюме обе соблюдают некоторый воинственный стиль: brutailleur’oк[68], но tailleur[69] напоминает форму: в сапогах, правда, изящных, городских, но высоких, внатяжку, с голенищами. Все эти дамы и девицы в большинстве предназначены для участи тихой и скромной: стучать на машинках. Но С.Н.Сирин убежден, что подобное занятие невозможно без диссертации. Всех девиц заставили прослушать двухнедельный курс «политических наук» и потом написать сочинение на темы, весьма отдаленные от «ремингтона», как-то: «Сущность понятия исторического процесса», «Психологические факторы народных движений» и т.д. Воображаю, что написала об историческом процессе Людмила Рудова! Хорошо еще, что Сирин всякое сочинение, как бы оно ни было написано, награждал «весьма», а то мы, пожалуй, остались бы без ремингтонисток. /.../

Система Тейлора

С.С.Чахотин — личность в высшем смысле примечательная: новый герцог Лоран из «Маскотты» — необычайность несчастий, с ним приключающихся, совершенно удивительна. Приехал в Сицилию работать на Мессинской биологической станции — на другой день стряслось Мессинское землетрясение 1908 года, и Сергей Сергеевич сутки пролежал под развалинами. Приехал на Корсику, пошел гулять и попал в плен к последней еще существующей шайке некогда столь славных корсиканских бандитов. Полжизни прожил в Германии, в 1913 году уехал и не нашел для возвращения времени, более удобного, чем... 31 июля 1914 года! Конечно, зацапали. Оправдывался: я-де у вас десять лет прожил. Отвечают: «Знаем и не сомневаемся, что вы шпион. Так долго жить в стране, уехать перед войною и накануне ее объявления опять оказаться на нашей территории! Самое шпионское поведение!» Едва выпутался. Убегая в 1917 году от большевиков на Дон, в Черткове с большим трудом избежал ареста, но выкарабкался и сел в поезд (в те времена, в самом начале казацко-большевистской войны, при Каледине, еще существовало сквозное железнодорожное сообщение между Севером и Югом). Но, когда поезд уже подходил к Миллерову, где стояли казаки, последний вагон, в котором ехал Чахотин, вдруг отцепился и по инерции покатился обратно к красным. Одним словом, не жизнь, а сплошной «жук в молоке», как у Лорана в «Маскотте». Последним «жуком в молоке» Сергея Сергеевича является попытка ввести в Пропаганду систему Тейлора, которую С.С. фанатически обожает. Результат самый «жуковый»: система концентрации рабочей энергии, быстрого использования рабочего времени обратилась в нудную канитель, куда более продлинновенную, чем даже обычное русское бюрократическое колесо. Внешне эта система выражается в следующем:

1) . У дверей каждого отделения повешен... семафор. Когда в комнату входит «циркулятор» (то есть, попросту, мальчишка-курьер) с бумагами для подписи, семафор опускается, и больше ни одной бумаги поступить в отделение не может, пока, подписанные, они не будут вручены «циркулятору» для дальнейшего следования. Тогда семафор поднимается: путь для бумаг свободен. «Циркулятор» же во время пребывания бумаг в соответствующем отделении отлучаться не имеет права, но должен сидеть под семафором на особой табуретке, украшенной надписью: «Стул циркулятора». Дать циркулятору рубль и сказать ему: «Петя, сбегай мне пока что за папиросами», — преступление, равное оскорблению величества. В отделениях, которые далеки от Чахотина, эта чушь, конечно, не соблюдается, и применение у семафоров одно: ремингтонные девчонки, когда им скучно, забавляются тем, что поднимают и опускают его. Но поближе к Чахотину все это соблюдается и задерживает бумаги невероятно.

2) . Все барышни (во избежание докладов) носят на груди разноцветные билетики, смотря по чину: имеющие право входа к начальнику — синий, к помощнику — красный и т.д. — увы! — до желтого включительно. Эти нагрудные знаки еще понятны, но вот что составляет тайну более глубокую, чем учение гностиков: каждый, явившийся с докладом к высшему, вручает ему картонный билет соответствующего цвета, в обмен на который начальник выдает из стоящей перед ним коробки со множеством разноцветных билетов другой кусок картона. Все это вносит путаницу и вызывает смех и раздражение против Чахотина: его сильно недолюбливают, хотя он, необычайно вежливый, культурный, скромный и симпатичный своим болезненным и каким-то робким видом, безусловно, нелюбви не заслуживает.