Балтика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

мимо судном. Наконец вдалеке показался огонек Эландского маяка. Повеселевшие штурмана принялись чертить на картах последнюю прямую, конец которой упирался в столь желанную для всех Карлскруну. Несколько поутих и ветер. Суда, однако, теперь заваливало густым снегом, и вскоре их рангоут напоминал фантастический зимний лес, плывущий средь бушующих волн. А в корабельных лазаретах лекаря уже во всю безжалостно пилили несчастным отмороженные руки и ноги. Пальцы, за неимением времени, просто рубили топорами.

Но всему плохому когда-то приходит конец. Вот показалась на горизонте Карлскруна. Остался позади страшный восьмисуточный переход. По случаю чудесного избавления флота салютовали пушками и служили молебен. Изможденные матросы плакали, слыша звон колоколов:

– Благодарим тебя, Господи, что оставил нас живыми у Гогланда, за то, что вырвал нас из объятий ледяной смерти!

Карлскрунский ледовый поход шведского флота вошел в историю как предприятие поистине славное. Что ж, шведы еще раз показали, что их флот по праву считался одним из лучших в мире и уступать Балтийское море русским, несмотря на все передряги, был не намерен. Всем было ясно, что следующая морская кампания будет не менее упорной и боевой, чем нынешняя.

В портовом госпитале наскоро ампутировали обмороженные руки и ноги еще четырем сотням матросов. На дорогах Швеции сразу прибавилось нищих калек. Но подаяния давали не щедро, самим бы как-нибудь выжить!

* * *

Приняв временную команду над Балтийским флотом, контр-адмирал Козлянинов особо рад не был.

– Служил себе по чести и был в чести, – жаловался Тимофей Иванович своим сотоварищам. – Теперь же от недоброжелателей и завистников отбоя не будет. Скорее присылали бы уж кого-нибудь из стариков заслуженных!

– Ничего! – утешали его сотоварищи. – Свято место пусто не бывает. Пришлют и старого – и столь заслуженного, что еще не возрадуемся!

– И то ладно, – махал рукой Козлянинов. – А мы покамест будем на зимовку устраиваться.

Десять новейших и сильнейших линейных кораблей оставил он при себе в Ревеле, чтоб под рукой были. Шесть наиболее старых и потрепанных отослал чиниться в Кронштадт. Последние три, что в отряде Тревенина мыс Гангутский сторожили, направил в Копенгаген Фондезину в помощь, чтобы не донимал более своими жалобами.

Осенью в Петербургском порту кое-как снарядили тринадцать галер и каиков. Снова призвали Петра Слизова и велели ему перегнать эти силы в Выборг на зимовку.

– Но ведь этого все равно мало для отражения шведских удем! – заметил прямолинейный капитан 1-го ранга.

– А не твоего это ума дело! – тут же набросились на него чины флагманские. – Твое дело – со шведом драться, а наше – думы думать стратегические!

– Ну и думайте, мать вашу! – сплюнул Слизов и на галерах своих к Выборгу отбыл.

Утешало капитана 1-го ранга лишь то, что к весне в Петербурге намеревались построить новый гребной флот в полторы сотни вымпелов. Дай-то Бог!

Пока не стал лед в Ревельской гавани, посылал Тимофей Козлянинов к Свеаборгу и крейсера, глядеть, не отважатся ли на вылазку шведы. Но шведы сидели смирно и ни о каких диверсиях пока не помышляли. 5 ноября в Ревеле стал лед, и на судах Балтийского флота настала пора спускать вымпела, заканчивать морскую кампанию, втягиваться в гавань и разоружаться, готовясь к зимовке.

Главной темой разговоров в Ревеле в те дни наряду с похоронами Грейга были скандальные похождения внебрачного сына Екатерины Второй, графа Бобринского. Дитя любви императрицы и Григория Орлова, Бобринский был послан в свое время путешествовать, и набираться ума в Европу. Однако ничего путного из этого вояжа не получилось. Пьяные кутежи и скандалы царского отпрыска стали постоянным украшением первых полос французских и английских газет. Екатерина некоторое время терпела этот позор, но когда пьянки Бобринского стали связывать с ее именем, она велела сыну немедленно следовать в Ревель и сидеть там безвыездно.

Раздраженно она писала своему непутевому дитяти: «Я хорошо знаю, что Ревель не Париж и не Лондон и что вы скучаете там. Но вам полезно там побыть. Займитесь размышлениями, которые хоть немного вас исправят». Увы, до размышлений о бытии дело так и не дошло. Шумные гульбища с местными шлюхами да драки с полицией занимали у юного графа все его время. Не проходило дня, чтобы список «подвигов» не пополнялся новым пикантным случаем. Кто-то из доброхотов предложил было Чичагову взять Бобринского к себе на исправление генерал-адъютантом. В ответ старик лишь испуганно перекрестился:

– Чур меня! Чур меня! Ентот шалопай и без шведов быстренько меня в гроб загонит!

После Гогланда ушлые мичманы, как один, писали домой папенькам и маменькам слезные письма: все утонуло и сгорело, насилу сам жив остался, вышлите денег. Папеньки и маменьки, пугаясь, просимые деньги высылали. Мальчишки радовались:

– Будет теперь на что зимой погулять, чай мы теперь не какие-нибудь вчерашние гардемарины, а настоящие мичманы, водой и огнем пытанные!

А когда корабли стали в лед, гуляя в кабаках, мичманы деланно вздыхали друг перед дружкой:

– Засиделись мы чтой-то на берегах, скорей бы уже и на синюю воду!

А в петербургских театрах в те дни начался настоящий бум. Все наперебой ставили веселую пьесу, автором которой была сама императрица – «Сказка о Горе-богатыре Косометовиче». Главным героем пьесы был некий придурок с манией величия, случайно оказавшийся на троне и мечтающий захватить весь мир. Намек был слишком прозрачен. Одновременно секретарь Потемкина, Василий Петров, написал еще одну пьесу, которая тоже имела немалый успех – «Приключения Густава Третьего, короля Шведскаго». В «Приключениях» Петрова снаряжающийся в поход Густав не только «по-Карлову остригся», но и «оделся в латы, как в кожу льва осел». Это сравнение очередной раз указывало зрителям на стремление Густава уподобиться Карлу. Дело в том, что эзоповский осел, переодетый львом (и представлявший Карла Двенадцатого), появлялся в русских пародиях еще в годы Северной войны.

Едва ударили первые морозы, отвел войска по кантонир и винтер-квартирам и Мусин-Пушкин, а сам поспешил домой в Петербург, чтобы отдохновиться в кругу семьи и в театрах от дел ратных.

Глава восьмая

На рейде Копенгагена

Счастливо избегнув охватки со шведским флотом, Виллим Фондезин благополучно достиг острова Готланд, когда на горизонте вновь показались многочисленные паруса. На российских кораблях тотчас сыграли тревогу, но напрасно, то был датский флот. Но боязнь новой встречи со шведами вице-адмирала не покидала.

– Как бы не опомнились, да за нами вслед не кинулись! – переживал он.

У Борнхольма отряд попал в полосу противных ветров и в последних числах июня прибыл в Копенгаген. А спустя несколько дней российский посланник Крюднер вручил Фондезину высочайший указ о начале войны