Дневник писателя (1880-1881) - Федор Михайлович Достоевский

Бекетов, студент – стукание лбами.

Кавелин – крепостник (первая часть его ответа).

Передовая. Всеобщая бедность. Ничего не покупают. Купцы жалуются. Фабриканты сокращают. Рубашки. Рестораны. Книги. Выкупные прожили[57]. Теперь еще валят леса, но скоро все и вся обратится в мошенника. Зуд, аппетит капитана Копейкина. Землевладение крякнуло. Труда нет. Без труда. Ведь голодные, высшие, не низшие, а высшие, обратятся в мошенников. Повлияет политически. Жажда внешней перемены. Tabula rasa. Всякий говорит: все-таки лучше будет, чем теперь. Финансы, Абаза и т. д. (Вся надежда на народ, так не подрывайте корни народные.) – У других по увенчание здания.

Копейкин, дворянская честь, дворянская шпага, привитая Петром, – все по боку. А тут западники стали на внешнем изменении. Механически ждут от внешних форм спасения. Это последнее слово западников.

«Новое время». Поляки и жиды. (См. № 1718 голос поляка, 1725[58] Кояловича и 1727 о жидах (декабрь).) //

России учиться. У нас дошло до того, что России надо учиться, обучаться как науке, потому что непосредственное понимание ее в нас утрачено. Не во всех, конечно, и блажен тот, который не утратил непосредственного понимания ее. Но таких немного. И однако, положение-то плохое, понимали, сшиблись лбами. Не продают – озлобились. Всякий такой уже не западник и уже не партия.

Партии. Западники и русск<ие>. Партия только западничество, ибо за нею власти. Русская же партия не собрана и не организована, но зато опирается на весь народ, а некоторые вожаки ее понимают непосредственно народные начала, в них веруют и их исповедуют. Роль этой партии еще вся впереди, но она будет несомненно.

Конституция. Наш интеллигент ничего путного не сумеет сказать об народе, и только изумит его, а под конец и очень скоро выведет его из себя, – тем дело и кончится.

Кавелину. Вы – нигилист, тем комичнее и тем трогательнее.

Отцы и дети – своя своих не узнали.

Все это ужасно старо. Нового тут[59] только разве то, что это никогда не прикладывалось к делу, и об этом никто не говорил, а может быть, и не думал. Скажут: да как же не прикладывалось к делу, да как вы, да что вы? Ну да, конечно, прикладывалось, но да, конечно, на одну сотую долю: сперва о текущем, а потом: ну да, дай позабочусь и о корнях. А я ведь толкую о том, что, если возможно, бросить совсем текущее, а невозможно, то сократить его до самого крайнего минимума, до последней нищеты, прибедниться, сесть у Европы на дорожке, прося почти милостыньку, а меж тем работать у себя на задах, поливать корни, ходить за ними, ними, холить, все для корней[60], и помнить: Россия, положим, в Европе, а главное в Азии. В Азию! В Азию!

Дескать, и посланника-то не можем содержать прилично, разве только у самых высоких дворян, а то возьмите консула. //

Ведь земские учреждения и все эти чипы, ведь это в отношении к народу: A quelle sauce voulez vous, qu’on vous mange mais nous ne voulons pas[61] и т. д. (Непременный член.) Глухое отчаяние.

Народ. Там все. Ведь это море, которого мы не видим, запершись и оградясь от народа в чухонском болоте.

Люблю тебя, Петра творенье.

Виноват, не люблю его.

Окна, дырья – и монумент.

Статья Н. Б. в «Руси» № 5. Да, культура есть, но родилась, отрицая целое и воротясь к народу в самом малом меньшинстве. Остальные же окультурены отрицательно. (Кстати: почему Петру необходимо было закрепостить народ, чтоб получить образованное сословие?!) Освободили крестьян отвлеченно, русского мужика не только не понимая, но и отрицая, жалея его и сочувствуя ему как рабу, но отрицая в нем личность, самостоятельность, весь его дух. (Кавелин.)

Проект. Что до меня, то я почти уверен, что проект его не будет принят. Несмотря на то, что он, сверх абсурда, заключает в себе и несомненные достоинства, например хитрость и веселость.

Нам все не верят, все нас ненавидят, – почему? да потому, что Европа инстинктом слышит и чувствует в нас нечто новое и на нее нисколько не похожее. В этом случае Европа совпадает с нашими западниками; те тоже ненавидят Россию, слыша в ней нечто новое и ни на что не похожее.

Мужик. Как муха в патоке. Это уже не беспорядок, это отчаяние беспорядка. //

Проект. Так что воротившаяся ледя́, приставая к мужу, невольно будет способствовать игре Восточного вопроса в нашу пользу.

Имея в виду лишь одну веселость Европы.

Катать Гамбетту как союзника.

Молодых членов посольства, умеющих танцевать.

«Русь». В ответ «Слову»: мы зовем к сознанию. Да тут именно такое проклятое дело, что нужно все сознать, а не что-нибудь только. Ибо сущность дела лежит именно в особенностях характера русского народа. А если до этого коснулись – надо знать все. Не то как раз придете к заключению Гамбетты в разговоре с г-ном Молчановым, корреспондентом «Нов<ого> времени», в том самом разговоре, который заканчивается криком г-на Молчанова: «Vive Гамбетта!»

Молч<анов>

Гамбетта

Вот вся наша западническая партия говорит[62] то же самое, что и Гамбетта: не миновать, дескать, общего пути, ибо все народы… одинаковы. Ну разве не то говорит г-н Кавелин?

Передовая. А земский-то грех!

Не дадут они вам финансов.

Мужик, пьянство, бессудность: пропадай все, буду и я кулаком. Правды нет. Восток, Азия, железные дороги, живем для Европы.

Экономия, 4 вместо 40; прибедниться, сесть на дорожке.

Петр Великий сделал бы.

Министр финансов, внутренних дел, иностранных дел – и… и… западничество.

Нет культуры. Н. Б. Есть культура, но отрицающая вашу. Не смешивайте. Она грядет. Она заговорила.

Да, нет культуры. Искали нигилистов, Градовский. «Кафедра Исакиевского собора».

Да где же взять отцов?

Завелся, к сожалению, Кавелин. //

Кавелин. О, не такой нигилист, которого нужно повесить. Разбор Кавелина: нет, дескать, самостоятельности России. Красный цвет, Аксаков: прочесть в классе прокламацию: да если вопросы чести, пользы перепутались.

Передо мной стоял гимназист. Зарезать отца или спасти ребенка – одно и то же. Чума, Языков: «Ах кабы все умерли!» Все перепуталось и серьезнее, чем вы думаете, ибо они честнее отцов и переходят прямо к делу. Вы в классе прочтите прокламацию насчет чести, долга, а он вас (Аксакова) спросит, что такое честь, что такое долг. Еще хорошо,